Лёвена Юг знал его по слухам и воспоминаниям. В те далекие времена его отношения с Голландией были лишь отношениями штатгальтера с его провинцией, то есть практическими, официальными и обезличенными. Но после возвращения ему удалось создать в Голландии совершенно другое представление о себе, чем то, которое осталось о нем на Юге. Для голландцев этот блестящий, веселый, фривольный аристократ был не более чем легендой. Для них его реальное лицо стало лицом Отца Виллема, как прозвали его в народе. «Монсеньер» и «ваше превосходительство» остались для официального обращения, но когда о нем говорили простые люди, то тут, то там проскакивало слово «отец». Уверенность, которую почувствовал народ, отчетливо отражалась на поведении Штатов, чье растущее доверие Вильгельму стало бы соблазном для более амбициозного человека. Но хотя за время своей деятельности он не раз использовал свою популярность, чтобы сосредоточить в своих руках то, что можно назвать диктаторскими полномочиями, он ни разу не превысил власть, доверенную ему Штатами, каким бы серьезным ни было положение. И даже когда они голосовали за расширение его полномочий, Вильгельм не пользовался своим положением и не забывал, что является источником его величия. Таким способом в разгар войны Вильгельм смог создать здоровое органичное государство.
Но одной личной убедительности, которую отмечали современники, было бы недостаточно, чтобы так много сделать, находясь в таких ограниченных рамках. Скрупулезность, спокойствие, личное мужество, объективность суждений и холодная голова – всему этому у нас имеется достаточно свидетельств, но и этого тоже было бы мало. Оставалось еще его упорство – фамильное качество, которое в семье шутливо называли «упрямство Нассау», вот что нужно иметь в виду. Он мог добиваться своего с добродушной настойчивой решимостью, изматывавшей оппонентов. Но иногда в кризисные моменты случались вспышки возмущения, и Вильгельм позволял себе гневные слова или язвительные замечания, которые действовали особенно эффективно, потому что были так редки. В последнее десятилетие его жизни этой силе духа сопутствовала невероятная физическая энергия – возможно, следствие неустанной заботы Шарлотты о его здоровье. Его разум и тело пребывали в непрерывной активности. Вильгельм был везде и следил за всем. Финансы и фортификации, затруднения в торговле, конституционные проблемы, права городов, отправление правосудия, внешняя политика или стратегия очередной военной кампании – он вникал во все, выслушивал советы, держал в памяти множество фактов и был готов давать ответы. «Его превосходительство, слава богу, чувствует себя хорошо, – писал один из друзей Вильгельма его родственникам в Дилленбург, – но он с утра до вечера так усердно трудится, так занят государственными делами и всевозможными другими проблемами, что ему некогда даже вздохнуть».
Моральное и политическое влияние Вильгельма росло с каждым месяцем, но его военная сила по-прежнему уступала силе его врагов. Рекесенс после провала переговоров исполнился решимости отыграть на поле боя то, что потерял годом раньше. В 1574 году он атаковал Лейден, желая расколоть Голландию надвое; в 1575-м он спланировал более сложную кампанию, имевшую туже цель. Усилив свой флот кораблями, наконец пришедшими из Испании в достаточном количестве, чтобы противостоять силам морских гёзов, Рекесенс решил выбить войска Вильгельма с их морских баз на островах Зеландии, заставить их выйти на материк и там, отрезав их от помощи, разгромить окончательно. Все лето он неспешно, терпеливо и тщательно собирал свои корабли и своих людей в районе Толена – прямо напротив острова Дёйвеланд, который контролировал Вильгельм. Как и Вильгельм, он тоже выучил урок Лейдена. Теперь он был далек от того, чтобы недооценивать своего противника, а его солдаты больше не боялись воды. В ночь на 29 сентября 1575 года его авангард пошел в атаку. Остальные войска должны были последовать за ним на кораблях, но, поскольку корабли могли двигаться только днем и были уязвимы для флота морских гёзов и пушек с Дёйвеланда, авангард выступил ночью при низком приливе пешим ходом по шею в соленой воде и по колено в вязкой тине. Солдаты шли по четверо в ряд. На рассвете они ступили на землю Дёйвеланда, и, хотя порох в их ружьях намок, они взяли голландскую крепость штурмом с одними пиками и мечами. На следующий день они перешли вброд еще один пролив и заняли более крупный остров Схаувен, отбросив голландцев к рыболовецкому порту Зирикзее и дальше.
Это была серьезная потеря, но в данный момент ничего нельзя было сделать, чтобы вернуть ее, хотя Бюссо надеялся весной освободить Зирикзее с моря. Для Вильгельма главная проблема заключалась в том, чтобы поддержать в народе и особенно в Штатах уверенность в своем деле, на которое было потрачено так много труда, жизней и денег, поскольку в этом году он не мог предъявить им никаких чудес и побед. Он поспешно увез жену из ставшего теперь небезопасным Дордрехта и снова перенес свою штаб-квартиру в Роттердам. Наступила тревожная зима, и Вильгельм, реорганизовав свою оборону, удвоил усилия по поиску союзников за рубежом.
Его основной целью оставалось обеспечить себе помощь Франции, и он действительно уже почти составил план, согласно которому Нидерланды должны были перейти под покровительство младшего сына Екатерины Медичи герцога Анжуйского. Это означало бы решительный шаг и отказ хранить даже теоретическую верность королю Испании, от которой Вильгельм до сих пор не отказывался. Но династически это не было бы чем-то возмутительным, поскольку младшая ветвь Валуа изначально правила Нидерландами, пока она не закончилась герцогиней Марией, которая отдала свою руку и наследство принцу Габсбургу. Так что появление через сто лет нового герцога Валуа стало бы просто возвращением старой династии. Современному человеку все это может показаться надуманным, но это выглядело вполне конкретно и понятно в шестнадцатом веке, когда династическое и божественное право имело реальный смысл.
Тем временем во Франции королева-мать постепенно теряла влияние на короля, обладавшего более сильным характером, чем его предшественники. Генрих III – фанатичный суеверный католик, склонный поощрять различные формы умерщвления плоти, извращенный сексуально и привыкший потакать своим желаниям, третий из четырех невротиков – сыновей Екатерины Медичи, на котором суждено было закончиться династии Валуа, – вступил на престол в 1574 году. Он был любимцем матери, и не без причины, поскольку отличался умом и чувствительностью, а черты его бледного лица, чем-то напоминавшего лицо старой девы, приятно контрастировали с пустыми лицами его старших братьев. Религия была для него делом сугубо личным, но по политическим причинам он втайне был готов поддержать любых мятежников, выступавших против короля Испании, и в то же время одним ударом устранить опасность союза Вильгельма с партией гугенотов, дать безопасный выход воинственным стремлениям своих подданных-протестантов и, возможно, избавиться
