потому как если твой враг обратится к князю за справедливостью — ой, как эта справедливость может аукнуться!
Словом, за три года в Бергороде драк почти не стало, а бояре и купцы прониклись друг к другу поистине братской любовью.
А в последние дни и вовсе сидели тихо, как мыши под метлой. Наконец-то молодая княгиня была в тягости, срок разрешения приближался с каждым днем, а Ольг Андриевич становился все тревожнее, а от того искал себе занятие. Всех своими проверками осчастливил: и купцов, и лекарей, и иноземных мастеров, что себе целый квартал на месте бывшего черного окрая отстроили. Хибары там давно посносили, стали строить дома высокие, каменные, на иноземный манер, да заморских умельцев там селили. А что — и порт рядом, и до внутренних стен не далеко. А то, что местные жители место это не любили, так это их дело.
И вот настал воистине славный день для Бергорода: у княгини начались роды. Все выдохнули и принялись молить бера и предков, чтобы они закончились успешно. Догадывались, что в случае чего Ольг и вовсе свихнется и город сначала с землей сравняет, а потом заново отстроит, причем сам, своими руками.
А князь и взаправду сходил с ума, бегая из комнаты в комнату и вопрошая:
— Почему так долго? Почему она молчит, разве женщины, рожая, не должны кричать? А что, если что-то случилось?
— Угомонись, родимый, — посмеивалась Марфа. — Первые же роды, они обычно долгие. А что молчит — и правильно, и силы не тратит.
— Дженна уже троих родила, — напоминала благодушно Сельва. — А она помельче Марики будет, и бедра куда уже.
— Так у Дженны роды шаман принимал.
— А твоя жена — сама себе шаман. Не бойся, все будет хорошо.
Когда из горницы показалась довольная повитуха и крикнула молодому отцу, что можно уже подниматься, тот даже не спросил, кто появился на свет. Если Марика уверяла, что только девочка у ведьмы может быть, то как ей не верить? Правда, Зимогор когда-то про сына говорил… Но ему откуда знать будущее?
Забежал в горницу, где на широкой постели лежала уставшая, но прекрасная и юная Марика с крошечным младенцем возле груди, выдохнул с облегчением:
— Как дочь назовем? В честь матушки моей, Милоликой?
— Скорее уж, в честь батюшки твоего, Андрием, — возмущенно фыркнула женщина. — Сын у тебя, Олег Андреевич.
— Да как же сын? — растерялся Ольг. — Быть не может. Ты же говорила!
— Да мало ли, что я говорила. Вон, смотри, коли не веришь, — и пеленки развернула показывая явное доказательство своих слов.
Такого Ольг никак не ожидал. Сын! Наследник! Княжич!
Тихо-тихо, чтобы не напугать младенца, шепнул:
— Это ли не счастье? Володимиром назовем. Будет миром владеть!
Марика выдохнула и улыбнулась. Она уже опасалась, что муж расстроится, не получив долгожданной дочери. А ведь и комнатка была готова, и дары всякие для дочери, и куклы, и украшения, и колыбелька с кружевными пеленками. А тут — мальчик. Надобно саблю деревянную стругать и конька-качалку.
— Сын!
Ольг протянул руки и не без робости взял увесистый кулек. Заглянул в серые глазки малыша и окончательно пропал. Сам не понял, откуда туман перед глазами.
— А дочка как же? — спросил у жены. — Ты мне дочку обещала.
— А дочку следующей, — легко согласилась Марика. Если уж она, вопреки преданиям, родила сына, кто знает, может, и про единственного ребенка ей тоже всю жизнь лгали?
На красной площади Бергорода раздался звук рога и громогласное:
— Сын! Княжич Бурый родился, ликуй, честной народ.
И народ ликовал так, как на свадьбе князя и княгини не радовался. Рыдали от счастья бояре, выпивали за здоровье юного княжича купцы, простые горожане плясали на улицах.
А довольная и счастливая Варька прыгала вокруг постели Марики и выкрикивала:
— А я говорила, что будет братец, а вы мне не верили!
— Да, родная, — Ольг подхватил дочь на руки и приподнял, чтобы она могла заглянуть в колыбельку. — Ты у меня лучшая пророчица в мире.
— И лучшая старшая сестра.
— Без сомнения.
