«пространственным» способом аналитического рассмотрения не только мирискуснического интереса к современной западноевропейской художественной жизни XIX – начала XX века, но и исследованием обратных влияний эстетики русского «ретроспективного» модерна на мировое искусство (в монографии Шестакова фактографический материал прежде всего опирается на искусство Англии). С определенной точки зрения, духовный потенциал русского художественного возрождения Серебряного века, получивший самобытное продолжение в артистическом новаторстве «Русских сезонов» (1909–1929), действительно более быстрый отклик нашел на почве зарубежного искусства, чему Вячеслав Шестаков уделяет особое внимание в главе «Сергей Дягилев в поисках синтеза искусств».
Не лишним будет подчеркнуть и то, что, несмотря на активизировавшийся интерес исследователей к искусству модерна и мировоззренческому феномену символизма, в описании визуальной поэтики которых достаточно часто возникают параллели с искусством Ренессанса, искусствоведческой монографии с конкретизирующим проблематику названием до сих пор издано не было.
Подобные сравнения далеко не просто дань красивой метафоре. Уже на рубеже XIX–XX веков многие одаренные вдохновенной интуицией художники были убеждены, что «искания красоты во всех ее проявлениях»[279] есть признак пробуждения творческого самосознания, есть одновременное выражение индивидуализации и национального расцвета искусства, и вслед за Михаилом Врубелем могли произнести слова: «…надеюсь, что оно (искусство декаданса – О. Д.) скоро будет признано возрождением»[280]. Надежды Врубеля разделяли и сотрудники журнала «Мир искусства», высоко ценившие индивидуальность мастера и сразу привлекшие его к участию в выставках, инициируемых Сергеем Дягилевым (творчеству Михаила Врубеля был посвящен «Мир искусства» № 10–11 за 1903 год). В связи с затронутой темой небезынтересно отметить, что и Виктор Васнецов, репродукции с произведений которого по решению Сергея Дягилева открывали художественно-иллюстративную часть премьерного номера журнала («Мир искусства», 1898/1899, № 1–2), послужив предметом длительных споров между «западнически» и «русофильски» настроенными группами мирискусников[281], романтично верил в духовный потенциал искусства своего времени: «Казалось, опять забил ключом художественный порыв творчества Средних веков и века Возрождения»[282],– писал Васнецов. И хотя эти слова художника относились к деятельности Абрамцевского кружка[283], нельзя в них не почувствовать тех внутренне близких новаторскому отношению к искусству устремлений, которые на совершенно самостоятельном стилистическом и поэтико-метафорическом уровне воплотили мастера, непосредственно стоявшие за изданием «Мира искусства».
Здесь нельзя не отметить особой художественно-критической интуиции Сергея Дягилева, значение которой Вячеслав Шестаков рассмотрел не только в контексте организационно-гуманитарной («атмосферной») деятельности Дягилева как устроителя целого ряда эпохальных художественных проектов, но и проанализировал его артистическую восприимчивость с точки зрения профессионального писательского мастерства и «глаза» художественного критика.
Опираясь на статьи, заметки и историко-искусствоведческие идеи Дягилева в период его тесного дружеского общения с художниками «Мира искусства» (в журнале он осуществил более сорока самостоятельных публикаций), Вячеслав Шестаков, на наш взгляд, вполне оправданно, характеризует деятельность Сергея Павловича как искусствоведческую: «“Человек действия” рождался и развивался внутри “человека созерцания”; эти две стороны дягилевского таланта не противостояли, как об этом думали и говорили многие, а предполагали друг друга»[284]. Вообще, Дягилев стал одним из главных «сквозных» героев книги Вячеслава Шестакова, упоминание о котором связует основные разделы монографии – «Философию», «Живопись» и «Балет».
В контексте историко-философского ракурса, избранного Вячеславом Шестаковым, подобный акцент совершенно уместен. Не стоит забывать какую решающую роль (наравне с интеллектуальной ролью Александра Бенуа) сыграл организаторский дар и эстетическая восприимчивость Сергея Дягилева в деле создания журнала «Мир искусства» и устроения одноименных выставок. Как и основная группа мирискусников, Дягилев опирался на послепетровское восприятие русской культуры в контексте европейской традиции, и, веря в потенциальные возможности развития современного национального искусства за счет творческого диалога-преображения с собственным историческим прошлым, одним из первых в интернациональном масштабе озвучил ретроспективную мечту русских художников-символистов о модерне как новом возрождении.
Однако не только вокруг художественно-критической деятельности Сергея Дягилева сосредоточено исследовательское внимание Вячеслава Шестакова. Под празднично артистичной обложкой книги, представляющей собой фрагмент ярмарочной сценки с балаганами и «живыми театриками» одного из эскизов декораций Александра Бенуа к балету «Петрушка» (1911), не менее ясно и полифонично оживает эстетическое многоголосье имен выдающихся мыслителей и художников Серебряного века. «Ощущающий» тип души[285] эпохи, ее мыслеобраз Вячеслав Шестаков воссоздает через попытку органичного и сложного синтеза ведущих философско-эстетических идей времени с их (порой неумышленным) ассоциативным выражением в живописи, графике, художественной критике, музыке, танце.
Творческие миры Александра Бенуа, Константина Сомова, Льва Бакста, Михаила Нестерова, Обри Бёрдсли и английских прерафаэлитов, Джона Рёскина, Владимира Соловьева, Николая Бердяева, Павла Флоренского, Константина Леонтьева и Василия Розанова, Михаила Бахтина и Алексея Лосева, Хильды Маннингс (Лидии Соколовой) и Лидии Лопоковой (Лопуховой), Игоря Стравинского и Сергея Прокофьева являются теми формообразующими мелодическими голосами (иногда достаточно краткими, но емкими), вокруг которых проявляется аура времени.
Естественно, многие выдающиеся личности неизбежно остались за пределами книги. Так, например, учитывая концептуальный подход исследования важную роль в развитии его логики мог бы сыграть анализ творческого вклада в формирование характера журнала Дмитрия Философова, до 1903 года являвшегося литературным редактором издания и стремившегося к активизации диалога между «идеями времени» и искусством. Не менее интересна в этом смысле и фигура художника Евгения Лансере, ставшего одним из ведущих создателей оригинального графического образа «Мир искусства». Однако, принимая в расчет диапазон творческих деятелей Серебряного века, участвовавших в работе журнала, выбор индивидуальных акцентов в построении материала, конечно, был неизбежен и необходим. В этой связи нельзя не отметить, что некоторые очерки, такие, например, как эссе о Михаиле Нестерове и Обри Бёрдсли, Василии Розанове и Сергее Прокофьеве написаны с особым эмоциональным отношением и личностно найденной интонацией.
Для авторского стиля Вячеслава Шестакова характерно взаимодействие повествовательных эпизодов с лаконичными, молниеносно-точными ремарками и решительно обобщающими выводами, резюмирующими сущность не только изложенного выше сюжета, но ситуации в целом. Подобное умение выявить в слове ускользающую от внешнего содержания глубинную жизнь художественного явления или образа связано не только с серьезно проработанной научной методологией, но и с доверием к интуитивному восприятию смыслов искусства, с ведомостью автора «художественным чутьем».
В искусствознании, как и в любой научно-гуманитарной области, смежной с творчеством, специфика мышления самого исследователя неизбежно влияет на восприятие и интерпретацию материала. Уникальность книги Вячеслава Шестакова также прежде всего заключена в особом концептуальном взгляде на те темы и проблемы мирискуснической эстетики, которая рассмотрена сквозь призму понятийных комплексов, выделенных ученым в культуре Серебряного века.
Обнаруживая новые внутренние смыслы в искусстве рубежа XIXXX столетий, Вячеслав Шестаков концентрирует их вокруг трех главных тенденций, присущих творческим устремлениям этого времени, – антикизирующей, эстетизирующей и платонической. Творчески-эмоциональный отклик на духовные категории, избранные Шестаковым для характеристики эпохи, действительно был всеобъемлющим и выразился в разных видах искусства модерна, тяготевшего к синтезу поэтического мировоззрения,
