недавно. Или ты…
Она испуганно прикрыла рот ладошкой, глаза наполнились слезами.
— Что-то случилось?
Пришлось ее успокаивать:
— Не сейчас. Этот Олег жив. Это меня вернули назад.
— Так ты оттуда? — Вика неопределенно махнула рукой, обозначая будущее.
Я мысленно поморщился, обругал сам себя: «Дурак, не мог удержать язык за зубами? Теперь придется выкручиваться».
— Да, — ответ мой был пока что честным.
— А из какого года? — теперь она вся светилась нетерпением.
Черт, вот и приплыл. Что ей сказать? Из 2019? Сказать, что мне уже далеко за полтос? Что я ей в дедушки гожусь? Черт, черт, черт… Этот разговор был совсем некстати. Теперь придется хитрить. А обманывать Вику мне не хотелось совершенно.
— Я не могу сказать, пока, — ответил я, скрипя сердцем. — Ты должна понимать…
— Я понимаю, — расстроенно согласилась она.
— Вы чего там застряли?
Из машины выглядывал Славка, буравил нас подозрительным взглядом? Вика сразу нашлась:
— Я Сергею наш двор показываю. Сейчас пойдем.
Лис нарочито громко проворчал:
— Нашла, что показывать. Чего он там не видел?
— Да идем, идем.
Она направилась к подъезду, опередив меня, схватилась за ручку, распахнула дверь. Сказала:
— Прошу!
Я посторонился, указал рукой:
— Дамы вперед.
— Это еще почему?
Викины глаза озорно блеснули. И мне подумалось, что она заготовила какую-то шутку. Узнать так ли это, не довелось.
— Сейчас допрыгаетесь, — сердито прорычал Славка, — и я пойду с вами!
Вика хмыкнула и юркнула в подъезд. Я шагнул следом, дверь закрылась сама. По сути дела, Лис был прав.
Уже у лифта, утопив пальцем красную, прожженную в центре, кнопку, Вика вдруг сказала:
— А знаешь, я ведь тогда была в тебя влюблена…
* * *
Лифт довез нас до четвертого этажа и выпустил на самой обычной лестничной площадке. Влево и вправо вели две двери — крашеные, деревянные, запертые на врезной замок. Все, как и у меня когда-то. Я попытался угадать, куда свернет Вика, выбрал правую дверь. Не угадал. Она отворила левую.
Эта квартира когда-то знала лучшие времена. Все здесь пришло в запустение. Стало совсем стареньким. На кухне лилась вода, работал телевизор. Вика захлопнула дверь.
Я остановился на пороге, разулся. Девчонка достала из тумбочки почти новые мужские тапочки, сказала смущаясь:
— Папины. Остались с тех времен, когда…
И замолкла. Я и сам догадался, что с тех времен, когда ее отец еще был жив. Шум воды тут же стих.
— Викочка, это ты? — спросили из кухни.
— Я, мам, но не одна.
— Со Славочкой?
Вика быстро глянула на меня, улыбнулась. После чего ответила матери:
— Нет.
— А с кем? Со Светой?
— Нет, мам, нет. С, — она запнулась, — Сережей. Ты его не знаешь.
— Не знаю?
В коридоре появилась уставшая женщина. Белым вафельным полотенцем она вытирала руки.
— Что еще за Сережа?
Тут она увидела меня, убедилась, что дочка не шутит и замерла в изумлении.
— Здравствуйте, — я кивнул и понял, что совсем не подумал узнать имя Викиной матери заранее.
Кажется, она об этом догадалась. Неожиданно улыбнулась, отчего стала похожа на дочь, подсказала:
— Раиса Федоровна…
И этим сразу разрядила обстановку. Я повторил приветствие:
— Здравствуйте, Раиса Федоровна. Очень приятно познакомиться.
Она ответила честно:
— Я пока не знаю, приятным будет наше знакомство или нет, но очень на это надеюсь.
Потом укорила дочь:
— Викочка, — чего ты держишь гостя на пороге? Пойдемте на кухню, у меня как раз чайник поспел. Попьем чайку, поговорим.
Я же все это время смотрел на нее, пытаясь найти хоть каплю тьмы в ее жилах. И не находил ровным счетом ничего. Стресс, усталость, депрессия. В ней было что угодно, только не та болезнь, о которой говорил врач.
Я осторожно глянул на Вику. Она поймала мой взгляд, встревожилась, сказала:
— Мамуль, мы сейчас придем, только на минуточку заскочим ко мне в комнату. Мне там кое-что взять нужно, а Сережа поможет.
Маме ее это не понравилось, но спорить она не стала, просто проговорила:
— Ну, хорошо, хорошо, только на задерживайтесь. А я пока на стол накрою.
Вика, не обувая тапочек, направилась в свою комнату, я за ней. Раиса Федоровна повздыхала и ушла на кухню. Едва мы остались одни, девчонка схватила меня за рукав, потянула усаживая на стул и спросила:
— Ну что? Посмотрел?
Я кивнул.
— Нет у нее никакой болезни. Срочно уговаривай ее пересдать анализы. У тебя есть листок и ручка?
Она открыла секретер, достала тетрадку и карандаш, сначала протянула мне, потом поинтересовалась:
— Зачем.
Я принялся быстро писать. Годы не стерли из памяти адрес. Это было удивительно.
— Вот это адрес поликлиники, — сказал я, подвигая к ней тетрадь, — запишись на прием к Ковалеву Олегу.
— К тебе? — Поняла она.
— Ко мне…
Это так странно прозвучало, что я невольно хмыкнул.
— К тому, кем я когда-то был.
— А зачем?
— Расскажешь все честно.
— О тебе? — Не поняла она.
Я даже испугался. Кто знает, чем закончились бы такие откровения.
— Упаси Боже. Он же ни о чем не подозревает. Расскажешь о матери, о поликлинике, о враче. Анализы у вас на руках?
Она вдруг смутилась, призналась:
— Нет, нам не дали, а мы как-то не подумали попросить.
— Тогда и не надо. Просто расскажешь обо всем и попросишь новое направление, чтобы пересдать. Поняла?
— Хорошо. А маме, что сказать?
— Скажи, что говорила с другим врачом и тебе объяснили, что один анализ ничего не значит. Слишком часто бывают ошибки. Что тебе сказали, обязательно пересдать и дали адрес лучшей лаборатории и хорошего врача.
— Вика! Сережа! Идите уже пить чай.
— Идем, мам, идем!
Девчонка обернулась ко мне.
— Пошли, а то она будет переживать. Нам ничего не скажет, а сама…
— Погоди, — я поймал ее за руку, — надо что-то из вещей взять.
Она хлопнула себя ладонью по лбу, прыснула:
— Забыла совсем. Сейчас соберу.
Дальше я стоял и смотрел, как Вика кидала в сумку какие-то тряпки, практически без разбору, лишь бы чего-нибудь напихать. В какой-то момент я ее остановил.
— Постой, это не дело. Возьми свитер и резиновые сапоги. Если пойдут дожди, в деревне все развезет.
— Точно! — Обрадовалась
