– Моя единственная мечта – это чтобы тебе никогда не довелось пережить то, что пережила я, и чтобы ты так и не узнала, что способно заставить женщину совершать те поступки, которые совершила я.
И тут в нашу дверь стучатся; довольно громко, но неторопливо. Тук-тук-тук. Постучавшись три раза, мужчина по ту сторону двери откашливается. Мне его голос явно незнаком. Мама, поднявшись с пола, прижимает палец к губам и глазами предупреждает нас об опасности. Она явно хочет, чтобы мы куда-нибудь скрылись.
Собственно, скрыться мы можем только в соседней комнате, где спим. Туда я и веду Энни. Потом вспоминаю, что глиняная куколка осталась на столе, быстро возвращаюсь и сую ее в карман. Энни удивленно на меня смотрит и уже собирается спросить, зачем я это сделала, но я успеваю закрыть ей рот рукой.
В дверь снова стучатся, на этот раз более громко и настойчиво, и мама, оглянувшись на нас через плечо и убедившись, что мы уже скрылись в соседней комнате, поправляет волосы, насколько это возможно, и настежь распахивает дверь.
Я жестом приказываю Энни лечь на нашу лежанку, но она только головой трясет и продолжает за меня цепляться, не сводя глаз с дверного проема. Но отсюда нам видна лишь мамина спина да краешек шляпы незнакомца. И еще носок его башмака, тщательно вычищенного, но теперь припорошенного пылью. Дверь в дом так и осталась открытой, и оттуда врывается волна свежего воздуха, достигая моего лица. Энни испуганно зарывается в мою юбку.
Шляпа незнакомца движется – такое ощущение, что он встал и осматривает нашу мать с головы до ног. Я слышу его голос, резкий и как бы нарезанный на отдельные слова. Словно каждое его слово – это камень с острыми краями, и он выкладывает их в ряд, но так, чтобы они не касались друг друга. Мама, видимо, предпринимает попытку закрыть дверь, и я вижу, как рука в перчатке снова ее открывает. Затем начищенные башмаки гостя делают несколько шагов по комнате; шляпа съезжает ему на затылок, когда он, задрав голову, осматривает провисшие балки и гнилую кровлю.
Энни еще крепче вцепляется в мою юбку, потом, подняв мордашку, вопросительно смотрит на меня. Ее личико – точно бледное пятно в окружающем мраке. Я снова указываю ей пальцем на нашу постель, и на этот раз она послушно туда заползает и с головой накрывается одеялом.
Тем временем гость подходит к столу, двумя пальцами приподнимает чепчик, забытый мной, и поворачивается к маме. Она застыла, вцепившись пальцами в край стола.
– Кому принадлежит эта вещь? – спрашивает он.
Мама мгновение колеблется, потом говорит:
– Это… нам принесли, мы не просили.
– Но хозяйка-то у него есть?
– Мы раньше в деревне жили, у нас был домик, а муж мой, рыбак, в море ходил. А когда его не стало, мы сюда переехали. – Голос матери дрожит, и я едва сдерживаю слезы. Не знаю, чего мне хочется больше – заплакать или укусить этого человека: хорошенько вонзить зубы в его мягкую плоть, которую он скрывает под богатой одеждой.
– Никто не возражает, – говорит мама. – Здесь ведь чума была, вся эта деревня вымерла. Люди говорят, это место проклято, вот никто и не хочет…
– Проклято? – Он аккуратно кладет чепчик на стол и обеими руками его расправляет. – Кем проклято?
– Я… ну, просто так говорят.
Он снова начинает неторопливо прохаживаться по комнате. Останавливается, рассматривает башмаки, которые я оставила у стены.
– И на что же вы живете?
– Я стараюсь делать все, что умею. Люди ко мне приходят, когда у них недуг какой приключится.
Гость подходит к двери, ведущей в нашу комнату, и даже делает шаг внутрь; он озирается, но не говорит ни слова, а увидев меня, прижавшуюся к стене, поднимает руку, касается шляпы и выходит, повернувшись ко мне спиной. Затем он быстро идет к входной двери, но внезапно останавливается и спрашивает у мамы:
– Вы, значит, та самая колдунья? Знахарка?
Она не отвечает. А он, в очередной раз внимательно осмотрев комнату, произносит:
– Что-то я не замечаю здесь никаких свидетельств веры в Господа. Вы в церковь-то ходите?
Мать кивает и безнадежно опускает голову. Сердце у меня начинает так колотиться, словно хочет выскочить из груди, и я умоляю его успокоиться, опасаясь, что наш гость может услышать, как оно стучит.
– Это ваше колдовство… В любом колдовстве может таиться зло. Разве не так? – Он прямо-таки пронзает маму своим острым взглядом.
– Но я же всего лишь лекарственные растения использую, – пытается оправдаться она. – Я знаю, какое из них какой недуг вылечить может. Только и всего.
– А я слышал иначе. Все вы, ведьмы и знахарки, одним миром мазаны. От целебных растений до колдовских зелий у вас рукой подать. Как и от исцеления до проклятия. А еще я слышал, вы злых духов призываете, что во тьме скрываются, и с их помощью всякие богомерзкие дела творите.
– Ох, нет, что вы, господин мой, – говорит мама, и ее тихий голос звучит так искренне. – Я бы никогда к таким вещам прибегать не стала – к колдовству, как вы это назвали. Я только и умею, что разными травами лечить. А иных знаний у меня и нет.
Он по-прежнему держит дверь нараспашку, но при этом не проявляет ни малейшего намерения уйти.
– И все же это нечестивые знания. Не сомневаюсь, что даже в вашем глухом краю вы слышали, насколько наш король обеспокоен распространением всяких богомерзких практик. Так что знаете, какая участь ждет тех, кто колдовством занимается.
Его слова падают в полной тишине, как тяжелые камни. Да, мы хорошо знаем, на что он намекает.
– Здесь никто колдовством не занимается. – Мама говорит довольно спокойно, но я-то слышу, как сильно она напряжена. – Вам нечего бояться.
– Действительно, бояться мне нечего, – говорит он, – ибо моя совесть чиста. – Он снова касается полей шляпы. – Фамилия моя Райт. И я еще вернусь.
Наконец-то он перешагивает через порог, и дверь за ним с глухим стуком закрывается. Мать прямо-таки падает на табурет. Энни, сбросив одеяло, соскакивает с лежанки и мчится к ней. Крепко прижав ее к себе, мать подносит палец к губам, призывая нас пока что хранить молчание. Какое-то время мы выжидаем. И лишь убедившись, что он действительно ушел, мама говорит чуть презрительно:
– А шляпу-то он мог бы и снять!
– Вряд ли самое страшное – это его невоспитанность, – замечаю я.
– И все-таки… – Мама рассеянно гладит Энни по голове и смотрит в пол. – Ах, это ты, Росопас! Ну, на этот раз даже тебе было не под силу нас защитить.
Я по-прежнему стою в дверном проеме, и меня прямо-таки распирает от бесчисленных вопросов, которые, впрочем, никак не могут пробиться наружу. Та магическая куколка все еще у меня в кармане, и я благодарю себя за то, что у меня хватило сообразительности ее спрятать. Ах, какая это была бы замечательная улика! Как раз то, что этому Райту и требуется, чтобы незамедлительно отправить нас в ассизы[6].
