противясь черной, будто сажа, мгле.
Липкой грязью она обволакивала меня с ног до головы. Бесстыдно лезла под одежду, спешила залепить рот, нос, глаза и уши. Ревя, что взбешённый вепрь, я ударил ещё раз, и ещё...
Тщетно. Промедление стоило мне руки и импровизированной палицы — нутро башни, решив, что ей ни к чему такой смутьян внутри, спешила разбавить меня мраком своего естества.
Вспарывая мглу, сверкнув раскатистой молнией, с небес низвергнулась гора.
То, что еще недавно несло лишь погибель, мраком ужаса возвышалось над пропащими, развалилось зловонной кучей. Словно грязь под княжеским сапогом, её разметало под напором исполинских размеров в копья.
Мир Тьмы вздрогнул от мощнейшего удара, его отголоски прокатились по земле, волной сбивая с ног.
Я зажмурился лишь на миг, прикрыл глаза руками, вглядываясь во мглу и не скрывая радостной улыбки.
«Вовремя...» — шептал я, чуя, как отлегло от сердца.
Ударами грома стучали копыта небесных коней. Одноглазый и бородатый Бог, зло оскалившись, спешил покарать всех — и своих, и чужих. Белокожим титаном он соскочил наземь, вклиниваясь в горячку боя. Стискивая в руках мощь самого Асгарда, Один каждым ударом вопрошал: как смели мы, несчастные, устроить Рагнарёк, не дождавшись его?
Изо рта его вырывалось ледяное дыхание Скади. Острое копье Гунгнир, не зная промаха, пронзало тела тысяч пожирателей душ. Ловкий, словно Бальдр и хитрый как Локи, он воплощал в себе всех асов.
Гул боя заглох от рёва его рога — кромсая мглу белыми крыльями, подобно ангелам, воспарили гордые валькирии. Бесконечно женственные, безумно воинственные, они тащили за собой сотканное из самих звёзд покрывало. Долгожданным эфиром оно опустилось на жрецов и чародеев. Истощившие запасы, они перешли от мощи заклинаний к простоте жалких фокусов, а теперь вновь воспряли духом. Сверкал всеведущим оком Один — он всегда покровительствовал мудрым.
Словно в тщетных надеждах обогнать друг дружку, единой кометой о мглистую твердь ударили Велес и Перун.
Решив объединиться, они вложили свои силы в один удар. Проказливым бесёнком побежали молнии сквозь ряды детей самой Тьмы. Поле боя залилось долгим, протяжным, полным отчаяния визгом, воздух до предела заполнился едкой вонью жжёной резины.
Велес как будто жаждал соревнования. Что ему конец времён, когда можно показать себя во всей красе? Звериная натура обращала его медведем, змеёй и волком. Когти и клыки, во всём своём многообразии, не оставляя никаких надежд, смертельным вихрем кружились посреди теневого воинства. Скотий бог будто жаждал доказать правителю молний, что не уступает ему ни в чём.
Не сговариваясь, утолив первую жажду крови, они отступили. Им не был знаком ужас, и лишь у глупца хватит смелости клеветать на богов, обвиняя тех в трусости.
Оба спешили к своим.
Отвагой в сердцах воинов пробудился Перун. Рекой необузданной ярости он растёкся среди поредевших орков. Он чуял их бойцовское нутро, а мужество воинственного рода было по нраву. Раскатистым перуном он ударил оземь среди зеленошкурых воителей — расколовшись, побежав трещинами, земля выпустила из себя столп света.
Он присваивал себе орков по божественному праву. Ведавшие ранее лишь примитивность шаманизма, да силу предков, орки вдруг ощутили в себе мощь самого Перуна. В венах у них вместо крови побежала сама стремительность молний и сила грома.
Словно гриб, бог вырос посреди них прямо из-под земли. Могучее, огромное тело лоснилось от пота, чёрным пламенем пылали бугрившиеся мышцы. Не зная стыда, обнажённый, в облике орочьего героя Перун поднял над головой топор — и зелёная волна подхватила его клич...
Гневаясь на соперника, Велес не желал тому уступать ни в чём. Словно ошалелые, рыцари стряхивали с себя броню доспехов. Сквозь их наготу проступала шерсть, клыки и когти. Святая ярость сплеталась с звериной, порождая нечто новое. Пылающие светом, паладины в облике медведей, отбросив былые страхи, ринулись вперёд под жуткий, но столь приятный уху вой жриц-волчиц. Поле боя рождало новых рыкарей — волкодлаков. Велес принимал в свою дружину воинов, тех, кто бился за Правду.
В едином порыве, не щадя самих себя, они рвали врага и гибли один за другим, но продвигались вперёд.
Словно застоявшаяся телега, раскачиваясь из стороны в сторону, угрожая в любой миг завалиться набок, скрипя от натуги, они прокладывали мне путь.
Я видел всё.
Видел, как воспарившие Мирами и Хидеки, не дожидаясь моих приказов, ухватились за края небес.
Они тянули его изо всех сил, и то, наконец, поддалось яростному напору богинь. Словно обветшалый саван, оно затрещало от боли. Само мироустройство родины мглы противилось подобному, но мы же Боги.
Словно священный дар, Дуська приняла из моих рук свежий, только что раскрытый портал. Можно открыть проход для бесчисленного воинства. Можно позволить полчищам демонов, рою летучих эльфийских кораблей и боевому рыцарскому порядку пронзить шелк мироздания и привести их из родных миров сюда.
Но вот портал, что способен пропустить сквозь себя кусочек иного мира?
Наверное, я мог собой гордиться.
Ольга и Аштар магией поддерживали почти сразу начавшую сжиматься окантовку моего творения. Портал словно кричал, что его природа слишком проста, чтобы сквозь него можно было протащить нечто столь сложное.
Не ведая устали, работала Эйелен. Кривой жертвенный клинок в её руках раз за разом возносился для ритуального удара. Чары сакральных слов осколками сыпались с её уст, когда очередной пожиратель тьмы находил безвременье от её красивых рук. Тело ацтечки двигалось в танце — закрыв глаза, она ощущала себя не здесь. Словно вновь очутившись посреди чудовищных пирамид, облизываемая языками жертвенных костров, она возносила хвалу, забирая из пожирателей всё, из чего они были созданы.
Я знал, что она всё ещё стоит на ногах одним лишь усилием божественной воли. Что позволь она себе на миг слабину — и проходящая сквозь неё мгла возьмёт над ней верх.
И над всеми нами.
Неуязвимые к чарам Матери Тьмы, неподвластные её всепоглощающей порче, мы могли измениться, лишь переваривая мрак внутри себя. Он мог остаться, лечь чёрными помыслами, исказить сущность даже Богов — если те пустили их в себя добровольно.
Во мне бурлило мужское, но я давил порывы броситься к ней на выручку. Тонуло в бездействии желание взять всё в свои руки, обхватить её руками в горячих объятиях, защитить.
Нет.
Сделать так сейчас — оскорбить её в лучших чувствах. Иначе почему я доверил это ей — и только ей?
Я вздрогнул, когда она закончила. Словно устав от наглости краснокожей ацтечки, Мать Тьма снизошла до пощёчины богине. Рухнув наземь, Эйелен встала не сразу. В её взгляде проступало лишь уязвлённое величие. Мгла,
