мертвых духов под предводительством Чернобога, подобно огромной волне, неслось вперед, периодически замирая, будто завязнув в твердой плотине тьмы. Мои рыкари в зверином обличье вместе с Мор Талл застыли недалеко от меня, но я ощущаю их жажду битвы и желание броситься в бой.
Поймав падающий эльфийский корабль, я словно игрушку перебросил его Нике — девчонка ловко перехватила его на лету. Я выхватил из кольца посох, казалось, сотканный из чистого эфира, рубанул наотмашь — пожирателей душ, словно кегли, подбросило в воздух. Не сбавляя шага, я перехватил оружие, которое обернулось копьём из чистого света. Я зажмурился лишь на мгновение — с моих рук в снаряд потекла радость солнечного дня, цветение весны, празднество жизни. Не целясь, я швырнул искрящееся копьё в чёрную, разинутую пасть возносящейся передо мной башни. Уши заложило, когда мгла взвизгнула от боли: моё угощенье жгло её изнутри.
Ангелы, чуя моё присутствие, кинулись вперёд, сквозь мглу и мрак — как я и задумывал. Не щадя самих себя, в самоубийственной атаке они ринулись на живое воплощение мрака. Будто того и ждавшие, пожиратели душ набрасывались на святых воинов, хватая их за ноги, утаскивали вниз, на поживу мрачным собратьям. Волной они потянулись к тем, кто воспарил выше, желая похоронить крылатые воплощения праведности под грудой своих тел.
Святой песнью полился боевой клич из ангельских глоток, пожарищем полыхнули клинки в их руках. Словно стрелы сквозь туман, они прорывались, рубили, кромсали — и умирали, оставляя за собой чёрный, тающий во мгле след из изрубленных чудищ. Десятками из сотен выпорхнули полные праведного гнева воины. Безмолвно вопрошая, верно ли они поступают, они устало взирали на меня. Я видел, что их покидали последние силы, что тьма изъела их страшным проклятием. Скверна оплетала их с ног до головы, разрастаясь мерзкой опухолью, норовя исказить, извратить их изначальные помыслы. Не теряя времени на тяжесть размышлений, не поддаваясь неведомым прежде сомнениям, они приняли окончательное решение. Последней жертвой, вскружив над полными тьмы небесами, они обрушились на мрачного исполина. Как страшного грешника, они терзали башню теней, клоками вырывая из неё до того казавшийся вечным фундамент.
К кому-то дары Богов приходили благословлением. К кому-то богатством. Я же дарил детям небес самое ценное из того, что у меня было.
Время.
Я тянул мироздание за жилы, даруя ангелам лишние секунды. Наследие Хроноса отозвалось во мне и выплеснулось наружу. Мироздание вилось ужом в моих руках, словно крича, что я, хоть и Бог, но не смею! Словно желая поспорить с ним, по бокам от меня возникли Аштар и Селена. За их спинами появились другие боги из иных миров, что пришли на битву вместе с нами. Они вливали в меня силу, не давая упасть под тяжестью груза временных потоков. Песком ускользая сквозь мои пальцы, время бежало в их жаркие, горячие объятия — и они просили его потерпеть ещё чуть-чуть, ещё секундочку, ещё мгновение...
В едином порыве дети небес вложили в последний удар самих себя. Они легли на порождение Тьмы жуткой карой. Глаз в небесах, изрыгающий из себя одну тварь за другой, заскрипел, пошёл белым дымом. Дыра в мироздании затягивалась, закрывая путь детям мглы.
— Они всё видели, — Дуська, как и всегда, явилась почти из ниоткуда. Дрожал её призрачный облик, на красивом лице богини я различил такую человеческую, такую знакомую усталость. Словно не помня саму себя, она повторила, — они всё видели.
Я кивнул ей в ответ. Внутри меня копошились тысячи сомнений, злыми бесами терзая изнутри. Криво ухмыляясь, они вопрошали: «Ты уверен, что так было нужно? Что так было правильно? Они поймут? Они простят? Потом, когда всё закончится, когда найдутся смельчаки, чтобы выплеснуть гадкую, будто яд, правду — ты веришь, что они оценят?»
«Нет, — я отрицательно покачал головой, — отвечай самому себе. Я не верю. А вот они — верят. И это главное».
Больше не говоря ни слова, я ринулся в самую гущу пожирателей душ. Следом кинулись рыкари и Мор Талл, не желая оставлять меня одного. И стали гибнуть десятками... Но тварям тьмы было мало их смертей, они хотели главного блюда — меня. Боги разошлись в стороны, начав давить своими силами. А для этого им нужен был простор. И я шел вперед. Словно оголодавшие крысы, твари тьмы набросились на мой облик, пробуя его на вкус, тая тщетные надежды прокусить божественную суть.
Подобно уставшему великану, я стряхнул их прочь и градом они просыпались наземь. Я извернулся, когда башня решила опробовать на мне свой приём: отросток мрака спешил нырнуть мне под ноги, повалить наземь, задавить. Я схватил щупальце, натянул, словно в самом деле верил, что смогу вырвать его с корнем. Отшвырнув его прочь, словно надоевшую игрушку, сжав всю свою волю в кулак, я вложил её в единый, могучий удар.
Плёнка мироздания тотчас же лопнула, завопила мрачная башня. Мгла, из которой она состояла, до самой макушки булькала под тонким покрывалом непробиваемой кожи. Непробиваемой для других, но уязвимой для богов. Словно уж, я взвился, вгрызаясь в неприветливую плоть — та застонала в ответ, неохотно пуская меня внутрь.
Нельзя уничтожить эту махину снаружи. Её можно разломить, согнуть. Растоптать, загнать под пяту, но, словно мерзкий прыщ, она вновь вылезет в ином месте. Нет, такие штуки разрушают до основания, начиная именно с самого основания...
От образности тошнотворный ком подкатил прямо к глотке. Тьма сопротивлялась моим потугам, тьме претила формальность облика. Она растаскивала его, рвала в клочья, не оставляя попыток обратить меня в пятно. «Бог? — смеялось черное нутро. — Всего лишь жалкая букашка, кроха на обед!»
Мне казалось, что я видел, как натруженные руки Матери Тьмы старательно сплетают саму злость с ненавистью. Поток попавших в её хватку душ нырял, стремился прочь, на свободу, но будто уставший рыболов, Тьма привычно потрошила их, отправляя остатки на корм своим детищам. Обезумевшие, оголодавшей стаей они набрасывались на долгожданную пищу, зло сверкая бусинками глаз в мою сторону. Я им не нравился, я был здесь некстати.
Ольга ветром донесла до меня слова жреческих молитв. Хватая в охапку, я слепил их в комок, норовя приложить тварей мощью намоленных слов. Готовые броситься на меня в любой момент, они тараканами бежали прочь при моём появлении. Не раздумывая, я ударил по стенкам своего узилища. Башня снаружи вздрогнула, пошла рябью. Щупальце исторгло из себя гадкий плевок, мерзостью растёкшийся по земле. Словно скульптор, я воссоздавал собственный облик раз за разом, неустанно
