Вот так, кипя от злости, они отправились прямо в семейный медицинский центр «Вест-Хилл». Ру не хотел, чтобы его лечила мать. Но Рози была больше уверена в собственной способности зашить сыну лоб, чем в аналогичных способностях его лечащего врача или любого другого в любом отделении неотложной помощи. И хотя Пенн опасался, что она расстроена и у нее будут дрожать руки, дрожали они лишь до тех пор, пока она не положила Ру на стол в процедурном кабинете. После этого руки окрепли, глаза сфокусировались, и она наложила линию швов, при виде которой даже Хоуи, когда зашел проверить, как дела, одобрительно присвистнул.
В каких-то отношениях казалось несправедливым вести этот разговор, когда в руках были игла и окровавленная голова сына. А в каких-то — единственным способом это сделать.
— Лежи смирно.
— Мам, погоди, я…
— Я сказала, лежи смирно. Я знаю, что у тебя проблемы авторитета, Ру, но даже ты должен понять, что сейчас пора прислушаться к матери.
— У меня нет проблем с авторитетом.
— Ты дрался?
Он помолчал, прикидывая, не слишком ли поздно убедительно солгать в ответ, и пришел к выводу, что, вероятно, поздно.
— Естественно!
— Я имею в виду — не сегодня. — Рози промывала зияющую рану на голове старшего сына. — Я имею в виду — сегодня был первый раз? — Она посмотрела ему в глаза. — И не лги.
— Да. Я ввязывался в драки. Иногда.
— И давно? — Она обработала голову антисептиком.
— Не знаю. Пару недель? — вопросительная интонация в конце была на тот случай, если заявленный срок «схавают».
— Пару… недель?! — воскликнул Пенн, и Ру порадовался, что солгал.
Первый эпизод случился на второй неделе учебы годом раньше. Дерек Макгиннесс был конченый засранец. Он обзывал Ру — и пару десятков других ребят — геем, и пидором, и пидовкой. Дерек обзывал его так именно потому, что думал, будто Ру не даст сдачи. Именно факт маловероятности делал его всем вышеперечисленным и позволял Макгиннессу спокойно обзывать парня. Это означало, что, надрав ему задницу, Ру убивал одним выстрелом двух зайцев. Как объяснить родителям, что есть вещи, которые стоит защищать, вещи, которые стоит отстаивать?
— Почему? — спросила Рози.
— Что почему?
— Почему ты дрался?
— Ты не понимаешь, мама. У парней это иначе.
— Не начинай! — Она закатила глаза.
— Мне нужно быть мужчиной.
— Тебе семнадцать.
— Нельзя быть, ну, слабаком.
— Ру, уж казалось бы, ты как член нашей семьи должен был иметь лучшее представление об абсурдности гендерных стереотипов. — Ее игла входила и выходила, входила и выходила в медленном, ровном ритме сердцебиения, намного более спокойного, чем у остальных двоих, присутствующих в кабинете. — Помнишь, как твой отец не стал связываться с Ником Калькутти? Это был самый храбрый, самый мужественный поступок, какой я только видела.
— Ну да. — Ру пожал плечами и тут же поморщился. — Но у Ника Калькутти был пистолет. А у Дерека Макгиннеса и прыти-то нет.
— Не шевелись. Кто начал?
Ру замер. Он никак не мог ответить на этот вопрос. Он первым вскинул кулак, это да. Но все было сложнее.
— Ру! — Мать переместила взгляд с его лба на глаза.
— Он напрашивался, мам.
— Он бьет детей, — пожаловалась она Пенну, словно тот только что пришел и не слышал этого собственными ушами, словно Ру не лежал на столе под ее сноровистыми руками. — Он теперь задирает и бьет людей.
— Он обзывал меня… плохими словами.
— Как? — спросил Пенн. — Как он мог тебя обозвать настолько ужасно, чтобы это оправдывало насилие?
— Он сказал… Он сказал, что я гей. — Ру выбрал самый спокойный эпитет. Он не хотел произносить слово «пидовка» при матери в то время, когда она втыкала иголку ему в лоб, даже если это прямая цитата.
Та побелела у него на глазах.
— И поэтому ты его избил? Это и было то ужасное, трагическое оскорбление, которое ты просто не мог вынести? «Гей»?
Голова и рот Ру остались неподвижны. Он кивнул одними глазами.
— Ру, — выдохнул отец, — это даже не…
— …правда? — договорил Ру. — Я знаю, что это неправда.
— …злое слово, — закончил Пенн. — Это даже не оскорбление. Все, что ты должен в таком случае сказать, — «не твое дело», или «нет, на самом деле нет», или «а тебе какая разница?».
И Ру вдруг расхохотался. Он пытался посмотреть на родителей, чтобы понять, говорят ли они серьезно, но мать сжала его челюсть почти так же крепко, как собственную.
— Вы думаете, я бил его потому, что я гомофоб!
Не вопрос. Обвинение.
— А разве не это ты нам говоришь?
— Нет. Я побил его, потому что он гомофоб. Это он обзывает всех, кто ему не нравится, пидорами и «петухами», словно быть геем — это худшее, что он в состоянии придумать. Некоторые ребята действительно геи. Или у них есть родители-геи. Как думаете, что они чувствуют? Я бил его, чтобы он перестал быть такой задницей!
— Не говори «задница», Ру. — Пенн пытался — безуспешно — не выдать голосом облегчения.
— Но твой доклад по истории… — Рози закончила шить и завязала нить узелком, но не завязала с допросом.
— Какой доклад по истории?
— Тот, прошлогодний. Тот, который ты завалил.
— Это было так давно, мама!
— Он был антигейский.
— Нет, не был!
— Он был о проблемах с разрешением ЛГБТ-солдатам служить открыто.
— Да! О проблемах, которые следовало бы решать армии. Об обязанностях, которые они, понимаешь ли, зашоркивают.
— Зашоркивают? — переспросил Пенн.
— Ну да. Заметают под ковер, откладывают, пока не будут готовы с ними разбираться.
— А, понял, — кивнул Пенн.
— Но этот дурацкий голос за кадром, — Рози спародировала пародию Ру на трейлер к фильму: — «„Зеленые береты“ — это „зеленые береты“. Геям в армии не место».
— Именно, — отозвался Ру. — «Беретам» следовало бы быть радужными, но это совершенно не так. Геям следовало чувствовать, что для них есть место в армии, но они этого не чувствуют. Армия не может просто взять изменить правила и думать, что дело сделано, проблема решена. Вот что демонстрировало это видео! Вот почему есть насилие и злоупотребление. Они должны изменить правила и помочь каждому сделать так, чтобы правила заработали.
Пенн испытал такое облегчение, что у него закружилась голова. Сын не был шовинистом. У Ру была умная, тонкая, важная идея. Если не считать рваной раны в голове, это были очень хорошие новости.
