class="p1">– И воспитанием. Кого ты из нее вырастишь вообще?
– Деревенщину? – снова предполагаю, вытаскивая ребенка из кроватки. Майя уже открыла глазки. Помалкивает. Зевает только.
– Хуже! В деревне люди достойные живут, а ты…
– А я, видимо, не очень достойна, да? Ни вашего сына, ни жизни в этом доме. Помню я. Не переживайте, вы своими визитами ни на минуту мне об этом забыть не даете. А вообще, вам бы лучше к психиатру обратиться, пусть он вас полечит. Давно пора.
– Что ты сказала?
– Вы все прекрасно слышали. Дурка по вам, Оксана Николаевна, давно плачет. Зовет, я бы сказала.
Оксана белеет на глазах, только мочки ушей пунцовыми становятся.
– Ну знаешь, – фыркает, – ноги моей в этом доме больше не будет!
– Скатертью дорога.
Дверь за моей спиной хлопает.
Вот теперь можно выдохнуть. Присаживаюсь на кровать, прижимая Майю к себе еще крепче.
– Все будет хорошо, родная. Я никому нас в обиду не дам. Не переживай.
33
«–А вообще, вам бы лучше к психиатру обратиться, пусть он вас полечит. Давно пора.
– Что ты сказала?
– Вы все прекрасно слышали. Дурка по вам, Оксана Николаевна, давно плачет. Зовет, я бы сказала.
– Ну знаешь, ноги моей в этом доме больше не будет!
– Скатертью дорога».
Андрей откидывается на спинку стула, пока я ошарашенно смотрю на смартфон. Его смартфон, из динамиков которого льется все это дерьмо. Она меня записала. Когда только успела?
Становится гадко. Видимо, моя мама была права. Пора вооружаться диктофоном.
Перевожу взгляд с черного экрана на мужа. Надеюсь, он не собирается устраивать из-за этого разборок? Такой выпад я точно не пойму.
– Ты же знаешь, что они с отцом развелись, она одна осталась. Смерть брата еще не пережила до сих пор…
Он ее оправдывает, да?
– Андрей, это часть разговора. Как-то выборочно твоя мать меня сдает. О себе любимой забывает. Она тоже…
– Я лучше тебя знаю, какой она человек, – Панкратов вздыхает. – Просто в следующий раз посылай ее так, чтобы у нее не было повода записать подобную хрень и звонить мне в слезах.
– Ладно, – киваю. – Ты только из-за этого посередине дня вернулся?
Андрей приподымает бровь, в стиле – не мели чушь.
– Забыл бумаги в кабинете.
– М, кофе будешь?
– Я бы поел.
– Клубнички или апельсинчиков?
– Чего?
– Не бери в голову. Я так… Сейчас что-нибудь разогрею.
– Спасибо.
Пока Андрей уходит наверх, быстро запихиваю в микроволновку тарелку с жарки́м.
Меня колотит. Все еще прокручиваю в голове запись, впиваясь ногтями в полотенце. Щеки пылают. Вот стерва!
Если так и дальше продолжится, мы просто не будем вылезать из скандалов. Все втроем.
Чувствую легкое прикосновение к плечу и вздрагиваю. Даже не заметила, как Андрей вернулся. В ушах такой громкий шум, мне кажется, я сейчас сама себя не услышу.
В глазах скапливаются предательские слезы.
Всхлипываю и поворачиваюсь к Андрею лицом.
– Есь… – его пальцы касаются моей щеки.
– Она каждый раз, – трясу головой, – каждый раз говорит мне, что я недостойна тебя, этого дома, – обвожу взглядом кухню. – Что неправильно ухаживаю за Майей, воспитываю не так, кормлю. И…
– Не обращай на нее внимания. Кто виноват, что моя мать с приветом, – Андрей улыбается. Трогает мои волосы. Целует в лоб и прижимает к себе.
Цепляюсь за его плечи. Дышу равномерно, куда-то в область его шеи. Так вот, Оксана Николаевна, я тоже умею жаловаться.
– Не хочу, чтобы она сюда приезжала.
– Я не могу посадить ее на цепь.
– Запрети ей сюда ездить, иначе я сама сойду с ума, а наша дочь вырастет с явным психическим расстройством, – прищуриваюсь. Знаю, что сейчас им манипулирую. И слезами, и словами, и, можно сказать, ребенком. Знаю. Но как мне еще избавиться от свекрови? Как?
– Что-нибудь решим.
У Андрея звонит телефон, на который он отвлекается, но меня не отпускает. Так и стоим в обнимку.
– Обед отменяется, – пропускает мои волосы между пальцами. – Переговоры сдвинулись на час. Нужно выезжать.
– Ты сегодня не опоздаешь? – заглядываю ему в глаза.
– В плане?
– Майе месяц, мы же договаривались…
В моем голосе явная обида. Он что, правда забыл?
– А, все, помню. Нет, буду к семи.
– Люблю тебя.
– И я.
Провожаю мужа практически до машины и возвращаюсь в дом.
* * *
– Спи, моя радость, усни… Рыбки уснули в пруду, а папа наш так и не пришел, – бормочу, бросаю взгляд на часы. Полдвенадцатого. – Спи.
Майя расплакалась посреди ночи. Есть отказалась. Просто проснулась, поревела и снова уснула.
Отхожу от люльки и замираю перед зеркалом. Рассматриваю свое шелковое платье. Такое струящееся, ярко-красное, на тонких бретелях. Еще и туфли напялила, на шпильках. Дура.
Скидываю каблуки и спускаюсь на кухню. На столе горят свечи. Те, что в правом подсвечнике, уже догорают. Красный воск плавится с семи часов. Тонкий запах роз и горелых свечей успел въесться здесь во все предметы мебели.
Сжимаю в ладонях телефон. Присаживаюсь на стул и в сотый раз за вечер звоню Андрею. Абонент опять недоступен.
Подношу ладонь к свечке, задерживая ее над огоньком. Сначала кожу опаляет теплом. После пощипывает. Ощущение боли нарастает.
Убираю руку, поочередно задувая мелкие огоньки. Пока наблюдаю за вздымающимся к потолку дымком, еще раз набираю номер Панкратова.
Тишина.
В доме тоже тихо. Совсем. Первое время мне было даже немного не по себе находиться здесь одной. Слишком большое пространство.
Приоткрываю стеклянную дверь и выхожу из кухни на террасу. Честно, хочется прихватить с собой бутылку вина. Бросаю взгляд на осиротевший бокал уже через стекло. Хочется напиться. Останавливает лишь то, что Майю я действительно кормлю грудью.
Присаживаюсь в плетеное кресло и закутываюсь в плед. На улице тепло, несмотря на то, что уже давно середина августа.
Зажимаю радионяню между бедер и прикрываю глаза.
Не то чтобы я засыпаю, но, когда во дворе слышится шум двигателя автомобиля и разъезжающихся ворот, меня в буквальном смысле подкидывает на кресле. Я чувствую, как на пару миллиметров отрываюсь от сиденья и возвращаюсь обратно.
Прислушиваюсь ко всему, что происходит в центральной части дома. Хотя для полного кринжа мне не хватает выглянуть из-за угла. Бросаю взгляд на экран телефона. Два
