Книга Четыре сезона - Стивен Кинг

Чертовски мелодраматичная история, не так ли?

Я ведь отлично понимаю, что никакой это, конечно, не шедевр,и что на каждой странице моего опуса следовало бы поставить штамп: «Творениелитературного ремесленника-недоучки», чем сие сочинение и является на самомделе. Сплошное заимствование, да еще с претензией: хемингуэевский стиль(исключая явное злоупотребление настоящим временем – к месту и не к месту),фолкнеровский сюжет… В общем, несерьезно. Нелитературно.

Но даже явная претенциозность не в состоянии завуалироватьтот факт, что эта чрезвычайно эротическая вещь вышла из-под пера молодогочеловека, чрезвычайно неопытного в таких делах (прежде чем написать«Стад-сити», я переспал всего лишь с двумя девушками, причем в обоих случаяхпоказал себя гораздо слабее моего героя Чико). Отношение автора к прекрасномуполу выходит за рамки простой враждебности, неся в себе некое омерзение: двегероини «Стад-сити» – потаскухи, а третья – глупенькая пустышка, из которой таки сыплются пошлости, вроде «Я так люблю тебя, Чико» или «Ты разве не зайдешь комне? У меня есть кое-что вкусненькое». Напротив, Чико – настоящийпарень-работяга, не выпускающий сигарету изо рта, прямо-таки передовойпредставитель трудящейся молодежи, любимый герой Брюса Спрингстина (которого, поправде говоря, никто еще не знал в то время, когда рассказ мой появился встуденческом литературном альманахе – между поэмой под названием «Воплощениямоего Я» и эссе о молодежном матерном жаргоне, написанном на этом самомжаргоне). Короче, неопытность и неуверенность автора в себе ощущается в каждойфразе этого, с позволения сказать, произведения.

И в то же время «Стад-сити» стал первым действительно моимпроизведением после пяти лет довольно бесплодных литературных упражнений,первым, которого я мог бы не стыдиться, несмотря на все его огрехи, весьмакорявым, но, согласитесь, жизненным. Даже теперь, когда я перечитываю рассказ,с трудом сдерживая усмешку в наиболее претенциозных и «крутых» местах, застрочками мне видится живой образ Гордона Лашанса, только, разумеется, ненынешнего автора многочисленных бестселлеров, не успевающего подписывать всеновые контракты, а того Гордона, который в один прекрасный день отправился сдрузьями на поиски тела погибшего пацана по имени Рей Брауэр.

Конечно, это плохой рассказ, поскольку автор его слышалслишком много посторонних голосов в ущерб единственному – внутреннему – голосу,к которому вообще стоит прислушиваться. Но это было первое мое произведение,где я описал места, которые я знаю, и чувства, которые испытал сам. То, чтоволновало меня на протяжении стольких лет, вдруг обрело новую форму ощущений,поддающихся контролю, и этот факт сам по себе наполнил меня неким новым,радостным ощущением. Взять, к примеру, кошмар моих детских лет: мертвый Денни,появляющийся из шкафа в его тщательно оберегаемой, превращенной в музейкомнате. Я вполне искренне полагал, что кошмар этот давным-давно забыт, и вдругон, слегка измененный, всплыл в моем рассказе. С той разницей, что герой«Стад-сити» способен контролировать возникающие у него при этом чувства.

Не раз мне приходилось бороться с искушением «причесать»этот корявый рассказ и даже, может быть, переписать его заново – временами ядействительно стыжусь его, но в то же время он мне дорог таким, какой он есть.Во всяком случае теперешний, начавший уже седеть Гордон Лашанс не смог бынаписать таких вещей, как, например, картина смерти Джонни или тени от текущихпо стеклу струй дождя на лице и на груди Джейн.

И еще одно: «Стад-сити» стал первым моим произведением,которое я не показывал родителям. Слишком в нем много было Денни, Касл-Рока и,главное, 1960 года. Слишком в нем много было правды, а правда всегда причиняетболь.