От злости у меня буквы перед глазами плясали. Можно сказать, тот случай, когда смотришь в книгу, а видишь фигу. Но до мозга всё равно кое-что доходило. Что за фигня?
Кажется, договор закончился, а я сидела и не могла поднять глаза. Предательские слёзы хлынули, выдавая меня с головой.
— Ань, — обнял меня Димка и слизал слезинки с моих щёк.
Вот теперь точно и обнимал, и слизывал. Бормотал нежности и успокаивал. А я… позволила себе быть слабой в его руках. Иногда это и полезно, и нужно — довериться рукам мужчины, который говорит тебе о любви…
57
Дмитрий
Чертей мы изгоняли истово и со вкусом раз пять. Как-то само получилось. Вот Варикова, без трёх минут Иванова, плачет, вот я её утешаю, а вот мы уже в спальне — сплелись, не разорвать.
Кожа у неё нежная, глаза бездонные. Но больше всего заводит не это, а её доверчивость. Она словно скинула с себя всё ненужное и позволила себе быть собой. Той самой девочкой, что любила меня и доверяла, готова была верить каждому моему слову, идти за мной, поддерживать любое безумство, самую несбыточную мечту.
Время остановилось. Повернулось вспять. Она моя Анька. Я её Димка.
— Люблю тебя, — шептал истово. — Ты моя, самая-самая, неповторимая.
Ловил звёзды в её глазах, мягкий свет, отчаянную нежность, в которую хотелось окунуться и не возвращаться назад.
Кожа к коже. Сердца наши бьются одинаково — сумасшедше быстро, торжествующе прекрасно. Её стон. Моя уверенность. Её податливость. Мой напор. Слияние, когда не только тела вместе, а и всё без остатка растворяется в другом человеке, которого выбрало твоё сердце.
— Кольцо, — сказал я, когда мы, обессиленные, лежали и смотрели в потолок расслабленно-счастливыми глазами. Я так ощущал. Я видел отражение себя и своих чувств в Анькиных озёрах. — У меня есть кольцо, — повторил, но не пошевелился. Не смог.
— Я читала, — хихикнула Анька. — Верю на слово. И вообще… ты же знаешь, что это всего лишь символ.
— Это возможность сделать тебя своей покрепче, чтобы не сбежала. Ромка, правда, учил меня сегодня, что я тебе «фубку» должен подарить и бриллианты. Я хотел. Но потом подумал, что шубка летом — это перебор, даже если без шубки никак. Ну и… сейчас дарить вообще не вариант. К зиме может уже и не налезть.
Анька больно толкнула меня локтём в бок. Я ойкнул и улыбнулся. Городской сумасшедший — это я, да.
— Ты поэтому не предохранялся и ни разу не заикнулся о контрацепции? Решил, что очень умный, а я в двадцать восемь — лохушка?
Я тяжело вздохнул. Ничего я не думал. Ну, то есть очень слабенькая надежда была, конечно, но Аня права: по сути, я поступал бесчестно. Такие моменты нужно обговаривать вдвоём. Меня оправдывало лишь одно: я готов был привязать её к себе любыми способами.
— Я опять виноват, но оправдываться не буду.
— Я тоже виновата, потому что молчала. И втайне надеялась заполучить своего маленького Иванова, — тоже вздохнула Анька.
Когда до меня дошло, что она сказала, сжал её в объятиях так, что Анька пискнула.
— В любом случае, отдел продаж — твой. Если захочешь. Я не могу лишить тебя мечты. И вообще не должен был этого делать. Просто в тот момент, когда я тебя увидел, у меня крышу сорвало окончательно. Няня — это не наказание, Ань.
— Я даже рада, что так всё случилось, — утыкается она носом мне в ключицу. — Это был, наверное, спонтанный и непродуманный шаг с твоей стороны, но правильный. Это была возможность испытать меня на многие качества, деловые в том числе. К тому же, я теперь хорошо знаю, что такое Ивановы-младшие. Случись всё по-другому, не знаю, нашли бы мы общий язык или нет.
— Нашли бы, я уверен, — говорю со всей торжественностью. — Путь мог быть долог и тернист, но ты бы его прошла с честью. Потому что есть в тебе и целеустремлённость, и душа, и сердце, и ум, и креативность. Всё на месте. Всё, как надо.
— Только не идеализируй меня, не надо, — снова касается меня холодным носом. — Вспомни кота из унитаза, — улыбается, губы её щекочут кожу, а я умираю от любви и благоговения. Моя. Рядом. Желанная. Женщина, которая дарит свет и может смело и кота спасти, и двух слишком непоседливых мальчишек обогреть.
— Хочу и буду. Имею право. Идеализировать, любить, баловать, дарить радость. Любить тебя постоянно, без перерывов и отдыха. Это счастье, Ань. Простое человеческое счастье.
— Я тебя всю жизнь любила. Только тебя, — признаётся тихо. — И если бы не испугалась, захотела тогда поговорить…
— Не надо, Ань, — прижимаю её к сердцу. — Кто прав, кто виноват… давай оставим всё это в прошлом. Не забудем, нет. Будем знать, чтобы меньше делать ошибок. Будем помнить, чтобы беречь то, что у нас есть. Если радоваться, то вместе, если грустить, то вдвоём. Без этого никак. И я не против, если ты будешь периодически вставлять мне мозги на место, спорить и опускать на землю, если меня куда-то не туда занесёт. Ты ведь мой ветер. Я хочу быть твоими крыльями. И опорой, и гордостью. Чтобы всё, что я делаю, не уходило в пустоту, а имело смысл. Это так здорово: жить для кого-то, делить всё, что было, есть и будет, на двоих.
— А дети? — щурит она глаза, вглядываясь в моё лицо.
— А детям всегда хорошо, если их любят и понимают. Они наше будущее. И они тоже лучшая наша часть. Но важно, чтобы мы удерживали равновесие. А уж они, поверь, всегда найдут, как подсказать что-то очень нужное, что мы можем упустить или не заметить.
— Давай спать, — гладит Аня меня по щеке, — завтра очень важный и ответственный день.
— Да, — целую её в губы. — Кольцо, заявление в ЗАГС, разговор с родителями.
— Детский садик для Ромки и спортивная школа для Мишки, — бьёт она кулачком меня в плечо, и я невольно хохочу.
— Нет, я не забыл! — уворачиваюсь от её слишком проворных рук, — Но мы всё успеем. И, конечно же, дети — в приоритете. К слову, я уже нашёл несколько кандидатур на должность няни. Думаю, мы сможем подобрать того человека, который нам всем подойдёт. Я всё помню, Ань, и всё хочу сделать, как надо.
