— Я пока в замешательстве относительно причин всех этих расстройств. У многих в анамнезе нет и намеков на психические отклонения. Токсикология чистая, — Кузьменко взглянул на Максимова с настороженностью. — У меня складывается стойкое ощущение, что вы нам недоговариваете. Должно быть еще что-то. Такие симптомы не могут возникнуть из ничего.
Кузьменко почесал бороду через опущенную к подбородку маску.
— Один из пациентов мой родной брат. Максимов Кирилл. Я хотел бы его увидеть.
— У меня указание, никаких посетителей. Тем более к нему.
— А что не так именно с ним?
Они остановились у палаты под номером 221.
— В психотерапии есть термин Идентификация. Он означает отождествление себя с другим человеком. Кирилл утверждает, что он, якобы его младший брат Артур, покончивший собой несколько лет назад.
— Нет, Кирилл убил его.
— Мне не были известны эти подробности. Хм, думаю сей факт можно интерпретировать как развитие защитного механизма вытеснения негативных воспоминаний и чувства вины. Нужно использовать этот факт в когнитивной терапии, — Кузьменко замер в задумчивости, а потом продолжил. — Все это очень странно. В общем с остальными пациентами ситуация не прозрачнее. Он категорически отказывается принимать лекарства. А со вчерашнего дня вообще отказался с нами разговаривать.
Как это похоже на Артура. В своей жизни он ни разу не принял даже таблетку от головной боли.
Максимов обошел Кузьменко и встал спиной к охраннику.
— Дайте мне хотя бы пять минут. Это останется между нами, а я вам приоткрою некоторые причины того, что случилось. Конечно же, также строго конфиденциально.
Кузьменко задумался. Затем натянул маску на лицо и протянул из кармана свежую.
— Наденьте. И да, постарайтесь его не злить. Вчера всем отделением успокаивали.
Максимов вошел в палату. Дверь оказалась скрипучая. Едкий звук отразился на лице брата недовольным свертыванием лицевых мышц к носу.
Палата оказалась небольшой, но уютной. Стены белые, вымыты до блеска. Кровать металлическая с высокой спинкой и бортиками, покрыта массивным одеялом, напоминающим гигантскую подушку. Лицо у брата перекошено гематомой под глазом. Права рука и ключица перебинтованы, как и грудь. Жирные волосы местами застыли торчащей проволокой.
— Батя.
Они обнялись.
— Как я рад тебя видеть. И сними ты эту маску, я не заразный.
Максимов снял.
— Да у тебя морщинки появились. Будто сто лет не виделись.
Нет, это не Кирилл, это определенно не Кирилл.
Максимов присел на край кровати.
— Я уже три дня прошу, чтобы дали возможность тебе позвонить, а мне говорят, нет тебя.
— Да, я это… Уезжал в командировку на выходных. Как ты вообще? Смотрю, рука перевязана, перелом?
Он взглянул на свои бинты, будто сам только заметил их.
— А это то. Вывихнул при посадке. Ничего серьезного, я бы уже снял. И вот головой еще стукнулся чуть, — он привстал, поставил подушку вертикально и облокотился.
— Ты отделался легким испугом.
— Хорошо, что ты пришел, наконец. Тут полная неразбериха твориться. Эти врачи даже не могут в документах нормально разобраться. Нереальная бездарность. Упорно считают меня Кириллом. Я им говорю, паспорт мой посмотрите, а они мне таблетки суют. Ты же меня знаешь, я под расстрелом эту химию жрать не буду. Ты поговори с ними, подтверди, что я это я.
— Я поговорю, — Максимов открыл бутылку воды и сделал несколько глотков.
— Держат меня взаперти, как в тюрьме. Все говорят должны следователи прийти поговорить. Или ты как раз за этим?
— Вроде того.
— Кстати, тот осколок, нашли его?
— Да, нашли. Стюардесса успела убрать его в шкатулку.
Он облегченно выдохнул.
— Ты не мог бы выяснить в какой она палате? Ее Катарина зовут. Хочу попроведовать и передать кое-что. Врачи мне не говорят ничего, я им больше тут не друг, похоже.
— Она погибла.
— Вот блин. Как же жаль.
Слова, мимика, ухмылка. Это Артур. Это точно Артур.
Повисла неловкая пауза. Брат свесил голову на бок и глядел в пол.
— Не плохо тебя устроили, — Максимов осмотрелся.
Брат последовал за его взглядом и выдавил улыбку.
— Только телевизор не дают смотреть, фашисты. И форточку открыть, от этой спертой вони уже тошнит.
— Знаешь же наши больницы. Я попрошу, чтобы телевизор включили.
— Да, ладно. Неважно совсем, — брат махнул рукой. — Как там мама? Думал, с собой ее привезешь.
— Она простудилась немного. Не поехала.
— Если получиться, в следующий раз пусть приезжает. Я ей обещал вещи и фотографии из старой квартиры привезти, они у меня в сумке. Мне сказали, ее родственникам передали.
— Она у нас.
Его память начала дорисовывать несуществующие события. Фотографии те должен был привезти Артур вместе с вещами из старой квартиры в Красноярске. Но так и не успел.
— Да и с тобой мы посидеть собирались, помнишь? Барселона же играть должна на этой неделе. Хоть бы уговорить врачей, чтобы здесь посмотреть.
Тот матч был два года назад. Какого черта он присваивает себе чужую жизнь?
Максимову вдруг захотелось свернуть ему шею.
— Еще успеем.
— Да и еще. Ты не мог бы выяснить контакты родственников одной погибшей пассажирки? Я хотел бы поговорить с ними, узнать, где ее собираются похоронить.
— Без проблем.
— Только имя знаю. Наталья, лет около тридцати. Короткие волосы.
— Наталья, — повторил Максимов и задумался. — На борту была только одна Наталья Ворошилова. Тридцать один год. Она в списке живых.
Лицо брата окаменело.
— Ты точно ничего не путаешь?
Максимов машинально ударил по карманам.
— Списка с собой нет, но я точно помню, что среди погибших нет такой.
Брат свесил ноги с кровати.
— Ты куда?
— Если она жива, значит, ее держат тут.
— Подожди, давай я сам поговорю с доктором.
— Я сам ее найду.
Брат направился выходу, но Максимов встал на пути.
— Тебе нельзя выходить. Охрана тебя не пустит.
— Да плевать мне на охрану! Какое право они имеют меня тут запирать? Я что подозреваемый или зэк? Тогда пусть предъявят обвинение.
— Артур, — выговорил Максимов, а по сердцу резануло лезвием. — Послушай меня. Ситуация очень серьезная. Существует вероятность, что вы можете быть заразны. Я попал к тебе по большому блату и сильно рискую. Есть приказ не выпускать никого, пока анализы не будут готовы. Не подводи меня, очень прошу.
