— Тогда я даже представить себе не мог, насколько мне повезло. Он мог убить меня уже спустя пару дней нашего знакомства. Винсент, как и ты, был «шепчущим», поэтому в какой—то момент он попросту внушил мне желание выброситься в окно. Но в последнюю минуту стащил меня с подоконника и прижал к себе, рыдающего и напуганного. Тогда я впервые захотел назвать его своим отцом.
— Значит, у нас не кровное родство, — заметил Лесков. — Юридическое…
Киву молча кивнул.
— Но зачем было усыновлять? Мог ведь сразу внушить что—то и уйти.
— Я тоже задавался этим вопросом, но позже выяснил, что «охотник» не имеет права уйти, не убедившись, что «паразит» мертв. К тому же смерть в приюте вызвала бы куда большую шумиху, чем если бы неизвестный ребенок выпал из окна заброшенного дома. Сам залез, сам сорвался — никто не видел, поэтому не с кого спросить.
— И что было потом?
— Потом он научил меня выживать. Из—за нехватки нужной энергетики, я рос болезненным и слабым, поэтому он перевез меня в Соединенные Штаты. Именно там я впервые почувствовал себя здоровым. Энергетика отчаяния со времен начала Великой Депрессии все еще была сильна, чтобы я мог «питаться». Винсент рассказал мне, кто я, обучил меня всему, что могло пригодиться мне в жизни, посоветовал держаться «вблизи войны».
Неожиданно спокойный голос румына изменился. В нем послышалась сталь. Взгляд сделался жестким, словно мужчина снова переживал этот момент:
— Когда мне исполнилось одиннадцать, нас нашли… Сохранив мне жизнь, Винсент совершил роковую ошибку. Его объявили предателем. Двое «охотников» ворвались в наш дом на рассвете, «энергетик» и «шепчущий», и тогда твой отец велел мне бежать, а сам вступил в бой. Только я не убежал. Не смог бросить его… В тот день я впервые свершил убийство.
— Вы пытались защититься?
— Да, но тем самым еще больше усугубил положение. Если до этого момента Винсента еще могли помиловать, то после убийства себе подобных его ждала смерть. Помню, как он посмотрел на меня, когда все закончилось, а затем ударил наотмашь по лицу. Рассек мне губу. Не знаю, что разозлило его больше: мое непослушание, то, что я рисковал, или смертный приговор для нас обоих. Мы вернулись в Европу. Какое—то время переезжали с места на место, нигде не задерживались дольше недели. Но нас все равно обнаруживали. Энергетика чистокровного была гораздо сильнее моей, и тогда Винсент принял решение оставить меня. Он попросту выдавал меня своим присутствием. Мне было шестнадцать, когда я остался во Франции, а он уехал в Россию.
— И больше вы не виделись?
— По завершению Второй Мировой я какое—то время жил в Великобритании, потом вернулся в Румынию. Там я столкнулся с «охотником», которого убил без особого труда. Благо, энергетика войны наделила меня силой… Что касается Винсента, то я хотел его найти и в то же время не решался. Мое появление снова могло навлечь на него беду. Или же я попросту боялся узнать, что он погиб из—за меня. Прошло немало лет, когда я наконец—то решился поехать в Россию и попытаться выйти на его след. К тому времени среди моих знакомых появились полукровки. В том числе и «энергетики». Спустя несколько недель мои поиски увенчались успехом. Мой друг сообщил мне, что видел Винсента в московском метро в сопровождении молодой женщины. Она была в положении. Полагаю, это и была твоя мать. Я был удивлен услышать, что он рискнул обзавестись семьей. Я ведь знал его солдатом, «охотником».
— Вам удалось с ним встретиться?
— Я даже не стал пытаться. Не хотел портить его новую жизнь, напоминая о прошлом. На тот момент я был уверен, что чистокровные его помиловали. Думаю, он и сам в это поверил… Пока спустя год мой друг—«энергетик» не прислал мне заметку из газеты. В ней говорилось о гибели Винсента, точнее об убийстве некоего Арсения Филатова. Поговаривали, что это была бандитская разборка. Его супруга и маленький ребенок исчезли без следа.
В этот момент Бранн задумчиво посмотрел на Лескова:
— Странно, что я не узнал тебя сразу. Ты ведь так на него похож, особенно сейчас, когда война уже наложила на тебя свой отпечаток. Я помню, как Виленский представил тебя, мол, это мой друг из детского дома. А я посмотрел на тебя и еще подумал, почему твое лицо мне так знакомо? Может, обслуживал меня в этом ресторане прежде? Впрочем, на тот момент мои мысли были заняты совершенно другими вещами и, если бы ты не заявился в гостиницу «Украина» с обвинениями, наше с тобой общение на том бы и прекратилось. Потом я подумал, что на тебе, доверчивом и восхищенном, можно неплохо заработать. К тому же ты забавлял меня своей ужасной речью и неумелыми попытками казаться взрослым мужчиной. Мне было скучно, и ты стал моим новым развлечением. Этаким питомцем, которого можно дрессировать.
— И как же вы узнали, что я — сын Винсента? — Лесков вопросительно вскинул бровь.
— Перебирал старые снимки и наткнулся на фотографию, которую ты сейчас держишь. В тот момент меня поразило ваше сходство, но я все же решил проверить свои догадки. Во время катастрофы на АЭС «Куданкулам» я встретился с Ричардом Сильверстайном. Мы познакомились с ним еще в Соединенных Штатах и быстро поняли, что оба являемся «зависимыми». На том и подружились. Я рассказал ему о Винсенте и спросил, чувствует ли он связь между человеком на снимке и твоей вещью — пришлось одолжить твою ручку. Так он определил ваше родство.
— Пускай так, но что от этого изменилось?
— А ты не понимаешь?
— Вас сложно понять, Бранн. Объяснять ваши поступки благодарностью, дружбой или любовью так же странно, как утверждать, что солнце зеленого цвета. Я знаю, что вы передали мне ампулы с антидотом и тем самым спасли моих друзей. Знаю, что помогли одолеть Лонгвея и тем самым спасли жизнь мне и моим солдатам. Но я не знаю, что вы делали в период между этими поступками, пока «Совет Тринадцати» уничтожал Петербург.
Чуть помолчав, Лесков добавил:
— Во время одной из зачисток погибла моя жена.
— Мне жаль, — Киву понизил голос. — Война всегда уничтожает тех, кто меньше всего этого заслуживает.
— Война — это лишь слово. Уничтожают люди, такие, как Джордж Уилсон и ему подобные.
— Я не отдавал приказы по атаке городов. Напротив, тянул время… Можешь воспользоваться своими способностями и проверить, что я говорю правду. Я уже давно убрал барьер.
— Знаю, — Лесков едва заметно улыбнулся. — В тот момент я и начал проверять. Удивлен, что вы доверились мне. Ну а Сильверстайн? Какая ему выгода с того, что Золотой Континент падет? Он так обрадовался, что Лонгвей убит.
— Конечно, обрадовался. Он ведь был вторым в списке идеальных оболочек для бестелесного. Да, Ричард не может восстанавливаться так быстро как я, и тем не менее сейчас он тоже может прожить около тысячи лет. Лонгвей решил меня убить лишь потому, что у него был запасной вариант. Ослабленным я был ему уже не нужен.
Какое—то время они говорили о будущем Золотого Континента, о России, о кайрамах, которые так и остались в стороне. И в этот момент Бранн задал вопрос, на который Дмитрий хотел отвечать меньше всего.
