— А без… э-э… меня разве ты не будешь страдать в камере?
Шейд покачал головой:
— Они специально так оборудованы, чтобы сводить на нет потребности всех видов. Находясь в заключении, вампирам не требуется кровь, инкубам не требуется секс… ну и так далее. — Да, эти разумные, рассудительные демоны Правосудия подумали обо всем. — Ты думаешь, я сделал это?
— Что? Убил Люка? — Она покачала головой. — Я знаю, что ты не убивал. В больнице я была почти все время рядом с тобой.
— Скорее всего это Роуг. — Он ущипнул себя за переносицу, хотя ничем было не унять головную боль, которая начала пульсировать в висках. — По всей видимости, он убил его, выдал себя за него и донес на меня Рейту. Он наглеет.
Шейд схватил спутниковый телефон, вышел из пещеры, где прием был лучше, и позвонил Эю. Брат ответил после второго звонка.
— Шейд?
— Да.
— С тобой все в порядке?
— Пока да. Меня ищут Карцерисы.
— Знаю. Убегая, ты делаешь себе только хуже.
— Я не могу оставить Руну без защиты. Разве что ты или Рейт схватили Роуга.
— Ублюдок улизнул. И, похоже, он побывал в спецхранилище больницы.
Шейд выругался. Роуг мог украсть какие-нибудь потенциально опасные препараты.
— Брат, мы должны расширить наши поиски. И, думаю, тебе надо отправить Тайлу в какое-нибудь безопасное место.
— Уже сделано. Она побудет у эгисов, а когда нам понадобится побыть вместе, будет приезжать в больницу в сопровождении Кайнана. Что там с Руной?
Она вышла следом за ним, и хотя стояла спокойно у входа в пещеру, скрестив руки на груди, сверкающие глаза не предвещали ничего хорошего. Наверное, все еще злится на него за то, что он собирался ее убить.
— Пока все хорошо.
— Да? — Голос Эйдолона понизился почти до шепотами Шейду пришлось напрягать слух, чтобы расслышать. — Ну а с тобой что-то происходит. Рейт психует, и мне стоит труда сдерживать его.
— Хочешь сказать, он готов пуститься во все тяжкие?
— Как бы невероятно это ни звучало, думаю, он старается держать себя в руках. Главным образом потому, что он, того и гляди, кинется на твои поиски. Считает, что тебе нужна помощь.
Головная боль застучала в черепную коробку.
— Черт. Не хочу, чтоб он узнал про это место.
— Значит, тебе лучше залечь на дно. Если только…
— Даже не начинай.
— Это маленкур, верно? Ты влюбляешься в Руну.
Шейд резко втянул носом воздух.
— Я не могу говорить об этом.
Говорить об этом, произносить вслух — значит превращать это в реальность, а в ту минуту, когда проклятие окончательно превратится в реальность, он исчезнет навсегда.
Проклятия Эя сотрясали радиоволны.
— Я не дам этому случиться.
— Ты ничего не можешь сделать. Я сам заварил эту кашу, мне и расхлебывать.
Его жизнь полетела под откос с того самого дня, как он был проклят. Все эти годы паршивой овцой он считал Рейта, но, как оказалось, в этом младшему брату с ним не потягаться.
Глава 17
Руна вернулась в спальню и присела на кровать Шейда, пока он заканчивал разговор с братом. Шейд сказал, будто больше не собирается убивать ее, но она уже просто не знала, чему верить. В любом случае он все же собирался убить ее, и это разрывало ей сердце.
Господи, ну и дура же она была, что снова доверилась ему.
Шейд вошел в комнату и остановился с телефоном в руке — в руке, которая, казалось, была какой-то полупрозрачной. Потом рука сделалась совсем невидимой, и он уронил телефон.
— Проклятие, — выдохнул он и уставился на телефон, не поднимая его.
— Что происходит, Шейд?
— Я не хочу об этом говорить.
Руна вскочила.
— Знаешь что? Плевать мне, чего ты хочешь. Ты должен.
Может, ей только показалось, но он как будто устыдился.
— Я не могу.
— А ты можешь рассказать мне, почему хочешь моей смерти? Это входит в тот короткий список тем, о которых ты можешь говорить? Разорвать связь — единственная причина, по которой ты собирался убить меня, или есть что-то еще?
Когда он не ответил, терпение ее лопнуло. Она залепила ему звонкую пощечину, от которой онемела рука, а у него на щеке остался малиновый отпечаток.
— Господи, как же вы с братьями, должно быть, смеялись надо мной! Считали меня такой жалкой, такой отчаявшейся. Думали, я останусь рядом, даже если не буду связана с тобой.
Темные тени снова всколыхнулись в черных глубинах его глаз.
— Я никогда не смеялся над тобой, — горячо отозвался он. — Никогда не считал тебя жалкой.
Она рассмеялась неприятным булькающим смехом.
— А стоило бы. Я сама себе противна. — Покачав головой, она оглядела комнату. — И знаешь, что самое ужасное? Даже зная, кто и что ты есть, я все равно влюбилась в тебя. Опять.
— Я не хотел этого, Руна. И ясно дал это понять с самого начала.
— Ну да, еще как, — съязвила она. — В самом деле, тебя не в чем упрекнуть. Ты и вправду делал все, чтобы я возненавидела тебя. Просто я слишком сильно любила тебя, и потому не могла этого понять. Так что я сама виновата. Ну вот. Надеюсь, это облегчит твою совесть.
Она совсем пропащая. Такая же пропащая, как ее мать, которая не уходила от отца, сколько бы он ни пил, ни бил ее, ни изменял ей. Руна явно унаследовала эти противные гены. Правда, отец в конце концов взялся за ум и перестал пить и гулять, но Руна к тому времени слишком ожесточилась, чтобы увидеть это. Или простить.
Если б только она могла направить часть этой горечи и злости на Шейда. Она отвела от него взгляд, боясь, что эта генетическая слабость снова толкнет ее к нему в объятия. Инструменты боли и наслаждения на стенах поблескивали в тусклом свете, подмигивая ей. Смеясь над ней.
Скольких женщин они касались? Скольких женщин Шейд доводил этими инструментами до слез и оргазмов?
О да, горечь есть, она поднимается к горлу, образуя ком. Она кое-как просипела:
— Я хочу, чтоб оно ушло, Шейд. Все, что я испытываю к тебе. Все, что делает меня такой, как моя мать.
Она сбросила с себя халат и решительно направилась к позорному столбу, восьмифутовой деревянной планке с мягкими кожаными ремнями, свисающими сверху.
— Сделай это. Сделай то, что ты делал для всех других женщин. И в этот раз не смей трусить.
— Сейчас я не буду делать этого, Руна. — Голос Шейда дрогнул, и ей стало почти жаль его. — И вообще больше не буду.
