— Вы натолкнули меня на мысль, синьорина Миранди, что давно пора заняться этой частью дома. Да и потом… я как раз хотел попросить вас, — он повернулся, посмотрел на Габриэль и произнёс негромко, — знаете… в память о матери, я решил восстановить эту оранжерею. Думаю, ей бы это понравилось. Могу ли я попросить вас помочь мне?
— Помочь? И чем же я могу помочь? — удивилась Габриэль.
— У меня, конечно, есть садовник — дед Йосты. Но всех его умений — косить траву и стричь деревья, отпилить ветки с ёлок. Большего от него никто не ждёт, да и ему уже скоро исполнится сто лет… в прямом смысле, — Форстер чуть улыбнулся, — не удивляйтесь, мы горцы — долгожители. И в оранжерею моя мать его даже близко не подпускала. Всё, что касалось роз, она делала сама… Я отправил заказ на две дюжины саженцев в Ровердо, и хотел вас попросить — могли бы вы объяснить садовнику, что нужно с ними делать? Они должны прибыть на следующей неделе. Надеюсь, это будет для вас не слишком обременительно?
Габриэль сдержанно кивнула.
— Хорошо, мессир Форстер. Это совсем не обременительно, — она едва удержалась от усмешки.
…Милость божья! Как же это сложно — притворяться! Нет, мессир Форстер, считайте, что игра идёт по вашим правилам!
Хотя, конечно, она допускала, что в Форстере вдруг взыграла сыновняя любовь, и он поэтому решил заказать две дюжины розовых кустов. Но что-то неуловимое в его голосе говорило о том, что это лишь очередной кусочек сыра, дорожка из хлебных крошек, которая должна привести её туда, куда он задумал. Он хочет её приручить? Что же проще, чем дать ей то, что она любит и чем увлечена!
…Значит, вы будете дрессировать меня, как лошадь, мессир Форстер? Кнутом и морковкой?
— Неужели вы не можете нанять садовника помоложе и того, кто умеет ухаживать за розами? — спросила Габриэль глядя впереди себя.
— Могу, но что тогда делать старику Йосты? — ответил Форстер тоже глядя вперед, туда, где за изгородью волновалось зелёное море травы. — Он ещё на ногах и чувствует себя нужным, принося деньги в дом. Его сын был управляющим на северной шахте, когда пришли синемундирники. Они его убили. Тело бросили в шурф, а шахту затопили. Йоста тогда был совсем ещё мальчишкой. И они с дедом охотились на куропаток, чтобы моя мать и сестра не умерли с голоду. Я обязан ему. Но он не хочет просто сидеть на шее, так что… вот так.
Он произнёс это как-то обыденно, словно что-то само собой разумеющееся, но у Габриэль от его слов даже мороз пошёл по коже. Синемундирниками здесь называли южан, тех, кто служил в экспедиционном корпусе.
— А зачем они его убили? — спросила Габриэль негромко и посмотрела на Форстера. — Отца Йосты?
Форстер повернулся и чуть усмехнувшись, ответил:
— Зря я вам это сказал. Не берите в голову. Вам ни к чему это всё.
— Но… я хочу знать, — твёрдо ответила Габриэль.
— В прошлый раз, когда я рассказывал подобные вещи, помнится, кто-то упал в обморок, а вы, синьорина Миранди, отчитали меня как напроказившего ребёнка, — ответил он и улыбнулся едва заметно, — я бы не хотел снова впасть в немилость и прослыть невежественным дикарём. А ну как, вы вдруг снова решите оттоптать мне ноги или надеть на голову десерт?
И в этот раз Габриэль сама едва не рассмеялась.
…До чего же хорошая у него память!
— Вы путаете уместное с неуместным, мессир Форстер, — пожала она плечами, стараясь подавить улыбку, — ваш кровавый рассказ о жертвоприношении не слишком подходил для того, чтобы рассказывать его не свадьбе в обществе девушек. Другое дело здесь и сейчас… но раз вы не хотите говорить… Так в чём заключается первый урок? — спросила она, сделав серьёзное лицо. — Если мы будем болтать о розах и садовниках, я едва ли смогу выиграть наше пари.
— Сейчас мы проедем через Малый Волхард, до перевала, там будет первое стадо, затем поднимемся выше, до Трезубца, там, будет второе. Пообедаем. Спустимся через Сухой овраг к третьему, и вернёмся той дорогой, по которой вы бродили, как приведение в первый день по приезду сюда.
— И всё? — удивилась она.
— И всё? — левая бровь Форстера взметнулась вверх. — Пфф! Синьорина Миранди! Спорим на пять сольдо, что завтра вы не сможете даже с кровати встать?
— Пфф! Мессир Форстер! — воскликнула она с усмешкой. — Если мы с вами будем спорить так часто, как вы делаете это последнее время, то очень скоро вы останетесь без единого сольдо и с теми рогами, в которых вам ещё предстоит извиняться передо мной… двадцать раз, если вы не забыли, — она лукаво прищурилась, — а вы не забыли, я надеюсь?
— Я не забываю ничего, что связано с вами, синьорина Миранди, — ответил Форстер негромко.
И его голос, и взгляд, тут же погасили усмешку на губах Габриэль, и она тронула пятками Виру, чтобы румянец не выдал её внезапного смущения.
Ей казалось, она попала в какой-то совершенно другой мир. Здесь всё было ярче, сильнее, насыщенней: травы, что стелились под ноги ковром, и цветочные узоры, растекающиеся по ним, пение птиц, заполнившее всё пространство между небом и землёй, и хрустальные ручьи, через которые они переезжали. Габриэль казалось, что она не может надышаться этим воздухом, он был пьянее, чем пресловутый шерр, от него кружилась голова, и хотелось бежать, раскинув руки. И она никогда не пила такой вкусной воды, как та, что зачерпнул Форстер из ручья и подал ей в листе мать-и-мачехи свёрнутом в воронку.
— Будьте осторожны, синьорина Миранди, с непривычки этот воздух очень пьянит, — сказал ей Форстер, когда они стояли на вершине перевала разглядывая Малый Волхард — изумительной красоты долину с небольшим озером центре.
Дикие пионы, анемоны, купальницы и водосбор вплетались в травы, и казалось, вся долина — дорогой шёлковый платок, небрежно наброшенный на плечи этих могучих гор, или, быть может, драгоценная оправа для прозрачного сапфира озера…
Габриэль приложила руку ко лбу и посмотрела вдаль: на противоположной стороне бродили многочисленные стада овец, а чуть выше начинался лес.
— Пьянит? О, ерунда, мессир Форстер, «это же что-то вроде южного пунша», не так ли? Как же! Я помню! — ответила она с усмешкой. — Я тоже ничего не забываю!
Она бросила на него короткий взгляд через плечо.
— Хоть в чём-то у нас с вами единодушие, синьорина Миранди, — улыбнулся Форстер. — Надеюсь, вы не устали, потому что вам предстоит посчитать всех тех овец.
Он махнул рукой на противоположную сторону озера.
Овцы оказались милыми. И, наверное, они бы и остались милыми, если бы их не было так много. Поначалу Габриэль думала, что задача эта лёгкая, ведь с математикой у неё не было никаких проблем. Но потом поняла, что в деле подсчёта овец важно не столько умение считать, сколько умение владеть кнутом, длинной палкой и крепким словом. После десятой овцы всё бестолковое стадо смешалось у неё перед глазами, животные липли друг к другу, шли то в одну строну, то в другую, то крутились на месте, путая все подсчёты и ещё постоянно блеяли.
