— Вот поэтому люди и пропадают! — поддержалКорнеев. — Инопланетяне наших ловят и — как ты говорила? —перерабатывают в зеленую биомассу.
— Но эти люди черные, — напомнил Медведь, — Ау Лейтера в книжках зеленые.
— Может, они внутри зеленые, — не согласилсяКорнеев. — А сверху — как негры.
Первые реальные подозрения шевельнулись у нее в душе.Возможно, Кукуба действительно изображает фанатичного пророка, а на самом делевозглавляет какое-нибудь международное тайное общество? Секту? Или тайный фонд,стягивающий в одно место силы, деньги и… что еще? Может быть, за этим Кукубойнужно следить денно и нощно?
Медведь и Корнеев отнеслись к предстоящей операциисо всейсерьезностью. Они загодя собрали компактные рюкзачки, в которых чего только небыло. Оружие тоже решили прихватить.
— Наручники обязательно положи, — напомнил Корнеевнапарнику. —«Языка» брать будем. Баллончик с газом — на случай, если онначнет сопротивляться. И что-нибудь потяжелее. Вдруг это и впрямь пришелец,которого наша химия не берет? И шапочки на голову наденем с дырками для глаз ирта. Чтобы нас никто не опознал» если что.
— Что — если что? — подозрительно спросилаЛайма. — Вы мне-тут самодеятельностью не занимайтесь. Действовать будете смоего разрешения.
— Есть, командир! — воскликнул Корнеев и приложилруку к воображаемой фуражке. — Дожидаемся завтрашней ночи, идем наразвалины и ждем твоего разрешения отлавливать пришельца.
* * *
К вечеру небо стало затягиваться тучами, и стало понятно,что без дождя не обойдется. Да, в общем-то, это было к лучшему, так как жарастояла уже несколько недель подряд. Приятная прохлада опустилась наБогодуховку, и даже самые ленивые выползли прогуляться и подышать предгрозовымвоздухом. Прогуливались по дорожкам, останавливались, болтали немного ирасходились в разные стороны.
Дачную идиллию прервал дождик, который начал мелконакрапывать, становясь крупнее и крупнее. Потом сверкнула первая молния, ипосле нескольких секунд тишины раздался мощный удар грома. Казалось, сотряслосьсамо небо.
С визгом и криками, как маленькие дети, солидные дяди и тетистали разбегаться под красные крыши своих дорогих убежищ. Улочки опустели,дождь лил все сильнее. Под его мерный аккомпанемент наступала ночь.
Чуприянов сидел на открытой веранде дома в кресле-качалке состаканом в руке. Рядом, на столике, стояла уже изрядно опустошенная бутылкахорошего шотландского вискаря. Дмитрий, не торопясь, приканчивал ее, твердовознамерившись к ночи напиться, заснуть чугунным сном и не просыпаться досамого утра. А утром он должен встать, снова увидеть яркое солнце, синее небо,зеленые деревья, разноцветные веселые шмотки своих соседей и соседок.
Стало совсем темно. Гроза, сверкнув еще несколько развеликолепными молниями, переместилась куда-то за лес и погрохатывала уже там.Зато дождь, похоже, прекращаться не собирался. Было сыро и неуютно.
«Камин, что ли, затопить?» — вяло подумал Дмитрий, нополенился вставать. Он попытался дотянуться рукой до валявшегося неподалекупледа и чуть не выпал из кресла. «Все, уже хорош, — разговаривал Чуприяновсам с собой, — последний стаканчик, и баиньки».
С трудом поднявшись на ставшие совершенно непослушными ноги,он нетвердой рукой долил в почти опорожненный стакан виски, залпом выпил инаправился было в дом. Но тут его ухо уловило какой-то посторонний шум —хлопающий звук, будто бились друг о друга железяки, причем бились довольносильно.
«Что за фигня! Теперь надо идти смотреть», — Чуприяновмрачно двинулся с крыльца прямо по дорожке, выложенной замысловатой плиткой. Онне любил, когда что-то было не в порядке. В данном случае его раздражал этотявно лишний звук. Уже пройдя несколько метров, он вдруг сообразил — калитка! Онне закрыл калитку, она там и гуляет от ветра, бряцает всем своим металлическимарсеналом.
Чуприянов медленно брел под дождем к воротам. Зонта он невзял, да, кажется, у него и не было в доме зонта. Какой-то валялся в машине, ноидти к гаражу не хотелось.
Мысли в голове мелькали разные: «Уже намок весь. Ладно,потом переоденусь. Надо бы еще выпить — согреться. Вроде я закрывал ее. А эточто еще за…»
Тут прямо перед ним вспыхнула ослепительная молния, следомза которой на Дмитрия навалились темнота и боль.
* * *
Открыв глаз, он сразу же его и зажмурил — нестерпимо яркоесолнце заливало комнату. Через минуту Дмитрий сделал еще одну попытку, котораяоказалась более удачной. Второй глаз, несмотря на все усилия, открыватьсяотказывался. Слегка пошевелившись, Чуприянов обнаружил, что доселе послушное,сильное и ловкое тело ему не подчиняется, причиняя к тому же адскую боль. Впечатлениебыло такое, словно его разобрали на составные части, как детский конструктор, асобирая заново, все перепутали.
— Он шевелится, — радостно заверещал знакомыйженский голос.
Немного порывшись в памяти, Чуприянов идентифицировал его,как принадлежащий Венере Остряковой. Порадовавшись, что память вернулась кнему, Дмитрий теперь попытался сосредоточиться на решении проблемы; «Что это сомной такое, и почему „это“ вообще произошло?» Однако память не прояснялась ничуточки.
Тут над Дмитрием навис Степан Граков. Внимательно исочувственно посмотрел в его единственный глаз.
— В больницу надо везти — рентген делать, и всетакое, — раздался неуверенный голос, принадлежащий Егору Острякову, —вдруг у него переломы, сотрясение.
— Сейчас позвоню, — и Граков выхватил из карманателефон, как меч из ножен.
Но тут Чуприянов, разозлившись, что кто-то решает за негоего дальнейшую судьбу, попытался вставить слово. Получилось плохо, так какнижняя челюсть почти не двигалась. Раздалдсь странное шипение, переросшее затемв негодующее, но весьма эмоциональное мычание.
Присутствующие (теперь Дмитрий разглядел, что, кроме Граковаи супругов Остряковых, в его гостиной находились еще и Лайма, Саша с пуделем наруках и Антон Анисимов) замерли, стараясь понять, что случилось и что он хочетим сказать.
— Может, ему плохо? —осторожно предположила Саша.
— Он, наверное, хочет пить, — выдвинул свою версиюЕгор и предложил: — Я схожу за водой?
Увидев, что Граков набирает какие-то цифры на телефоне,Дмитрий вновь запротестовал. Степан в нерешительности остановился — ждал, когдаочередной приступ жизнедеятельности Чуприянова подойдет к концу. Но на сей разДмитрий любой ценой решил довести свое мнение до сведения заботливых соседей.Он ненавидел больницы и все, что с ними связано, и не собирался туда ехать,пока жив.
— У меня впечатление, что он не хочет вбольницу, — сказала Лайма, внимательно наблюдавшая за его страннымповедением.
