— А что нам еще осталось? Любой другой путь также приведет нас к уничтожению. Разве у нас есть из чего выбирать?
— Можем подождать, — сказала Джизбелла.
— Чего нам ждать? Чтобы Фойл взорвал себя во время неудачного опыта?
— Можем его остеречь.
— Мы не знаем, где он.
— Его можно найти.
— И как быстро? Не будет ли и это ставкой выше жизни? Как насчет следовых количеств ПирЕ, которые затерялись и ждут, пока кто-нибудь мыслеэнергетизирует их? Представь себе, что сейф находят и взламывают джек-джонтеры, охотники за драгоценностями. Если это произойдет, нам придется думать не о следовых количествах, а обо всех двадцати фунтах.
— И что ты решил?
— Взрываем. Фойл выбежит и приведет нас туда, куда нам и надо.
— Нет! — вскричала Джизбелла.
— Как? — не обратил на нее внимания Дагенхэм.
— У меня есть человек, идеально подходящий для такой работы. Телепередатчик. Ее зовут Робин Уэнсбери.
— Когда?
— Так-так, не всё сразу. Мы расчистим окрестности. Мы подготовим прямую трансляцию для новостных служб и покажем через широкополосное вещание. Если Фойл прячется где-нибудь на Внутренних Планетах, он услышит об этом.
— Не об этом, — в отчаянии вымолвила Джизбелла. — Он услышит это. И мы все это услышим. Последнее, что нам доведется услышать.
— Идея и Воля, — прошептал Престейн.
Обычно, возвращаясь с бурного заседания ленинградского гражданского суда, Регис Шеффилд был крайне доволен собой, точно бойцовый петух, победивший в решающей схватке на крупном турнире. Так и на сей раз. Он заглянул в Берлин, к Блекманну, выпил с ним и посудачил немного о войне, заскочил к законникам на Ке Д’Орсе для другого, более продолжительного разговора о войне и, наконец, провел третью за день встречу: в ресторане «Кожа да кости» напротив Темпл-бара. В Нью-Йорк он вернулся уже порядком навеселе. Пробираясь по опасно качавшимся коридорам и комнатам, он повстречал секретаря с охапкой мнемокристаллов.
— Я обвел Джарго-Данченко вокруг пальца! — торжествующе сообщил ему Шеффилд. — Я добился осуждения с полной конфискацией! Старый ДД был красный, как вареный рак. Теперь счет 11:5 в мою пользу.
Он взял мнемобусинки, принялся ими жонглировать и швырять в разные места по всему офису, не исключая и разинутого от изумления рта клерка.
— Мистер Шеффилд, да вы пьяны!
— Все, на сегодня никакой больше работы. Новости с войны так напрягают! Надо немножко повеселить себя. Прошвырнемся по улицам? Шлюх снимем?
— Мистер Шеффилд!
— Ну что, неужели меня ждет кто-то, кому недосуг прийти завтра?
— В вашем офисе один джентльмен.
— Ты его завел так далеко? — изумился Шеффилд. — Он вообще кто? Господь Бог?
— Он не станет называть себя. Он дал мне это.
Секретарь протянул Шеффилду запечатанный конверт. На нем было нацарапано единственное слово: СРОЧНО. Шеффилд разорвал конверт, пьяно ухмыляясь в предвкушении сюрприза. Потом глаза его полезли на лоб: в конверте лежала пара банкнот. Пятьдесят тысяч кредитов каждая. Шеффилд без звука развернулся и помчался в свой офис. Фойл встал из кресла.
— Они настоящие! — воскликнул Шеффилд.
— Насколько мне известно, да.
— В прошлом году отпечатали ровно двадцать таких банкнот. Все они на депозитах в терранских казначействах. Как вам удалось раздобыть эти?
— Я говорю с мистером Шеффилдом?
— С кем же еще? Как вы достали эти банкноты?
— Я подкупил кое-кого.
— С какой целью?
— Я решил, что в будущем они мне пригодятся.
— Для чего? Для другой взятки?
— Если адвокатские гонорары теперь стали так называть, то — да.
— У меня свои источники дохода, — сказал Шеффилд, швыряя банкноты назад Фойлу. — Если я решусь взяться за ваше дело и уверюсь, что овчинка для вас стоит выделки, можете предложить их мне снова. Что у вас?
— Криминал.
— Не слишком прозрачное определение. И…
— Мне нужно сдаться.
— Сдаться полиции?
— Да.
— За какое преступление?
— За преступления.
— Назовите два.
— Грабеж. Изнасилование.
— Еще два.
— Шантаж и убийство.
— А еще?
— Измена и геноцид.
— Есть еще что в запасе?
— Думаю, да. Если постараться, наскребем на несколько.
— А вы не теряли времени зря, гм? Вы либо атаман разбойников, либо безумец.
— Я был ими обоими, мистер Шеффилд.
— Отчего вы захотели сдаться?
— Я пришел в себя, — горько ответил Фойл.
— Я не об этом. Преступник обычно не сдается, если опережает своих преследователей. Вы явно опережаете их. Какой вам смысл так поступать?
— Со мной случилась самая пакостная штука, которая только может произойти с человеком. Я подцепил редкую болезнь под названием совесть.
Шеффилд фыркнул.
— Эта болезнь зачастую приводит к летальному исходу.
— Она приведет. Я осознал, что веду себя как зверь.
— И поэтому захотели покарать себя?
— Нет, все не так просто, — мрачно отвечал Фойл. — Вот почему я к вам явился. Вы поможете мне с главной хирургической операцией. Человек, который восстает против морфологической структуры социума, подобен раковой опухоли. Человек, который ставит свою волю выше общественной, называется преступником. Но это лишь цепная реакция. Покарать себя через общественное наказание недостаточно. Надо все искупить. Свести счеты. Молю Бога, чтобы их удалось свести, просто сослав меня назад в Гуфр-Мартель или пристрелив меня…
— Назад? — вскинулся Шеффилд.
— Нужны подробности?
— Еще нет. Продолжайте. Создается такое впечатление, словно у вас острый приступ этических колик.
— Именно так! — Фойлу не сиделось, он стал прохаживаться по комнате, нервно комкая банкноты пальцами. — Все так и даже скверней, Шеффилд. Есть девушка, которая должна понести наказание за чудовищное, омерзительное преступление. Я ее люблю, но… ладно, забудем. Она — раковая опухоль, которую следует иссечь, совсем как я. Я обязан о ней донести. Сдать полиции одного только себя недостаточно.
— Что вы несете?
Фойл развернулся к Шеффилду.
— Одна из новогодних бомб только что вошла к вам в офис, приняв человеческий облик, и говорит: «Сделай все как было. Упакуй меня обратно в свинец и отправь назад. Собери воедино руины города, который я спалила, и воскреси людей, которых я убила». Вот зачем я намерен вас нанять. Не знаю, как себя чувствуют обычные преступники, но…
