– И все это правда? Это чудовищное… развлечение? Трудно поверить.
– Все правда, – сказала я. – Мы прошли через это в тот Юстициум в Лонгкросс-холле.
– Меня травили собаками, – выдавила Нел.
– Меня подстрелили, – продолжил Шафин.
– А меня бросили в озеро Лонгмер – и так и не выудили, – завершила я.
Аббат сложил руки перед собой, переплел пальцы.
– Расскажите мне эту историю последовательно.
И мы выложили ему все. Нел первая начала, потом Шафин рассказал свою часть истории, я закончила. На это ушло столько времени, что снаружи успело стемнеть. Слушая нас, Аббат делал пометки на листах толстой кремовой бумаги – у него целая пачка лежала на столе.
– И этот Порядок, который Генри упомянул под конец, – Аббат указал перьевой ручкой на телефон, – что он означает?
От Аббата ничто не ускользнет. Он сразу понял, что Генри говорит о какой-то секте, он, в отличие от нас, не пропустил слова о порядке мимо ушей. Тут-то я поняла, насколько он умен – впрочем, иначе бы он не сделался директором такой престижной школы.
– Это Орден Оленя, многовековой культ смерти, основной ритуал – охота на школьников, – сказала я. – Орден был основан еще в ту пору, когда крестоносцы, в том числе Конрад де Варленкур, начали посылать детей на обучение к братьям. Генри сам сказал: Конрад сражался с неверными и на родине искал себе других дикарей, чтобы и с ними сражаться. С тех пор это и ведется.
– В шестидесятых мой отец учился в Лонгкроссе, – вставил Шафин. – Аадхиш Джадиджа, единственный темнокожий парень на всю школу. Его пригласили в выходные Михайлова семестра тысяча девятьсот шестьдесят девятого года на «Охотъ, стрельбъ, рыбалкъ». И подстрелили. Напугали, сломили его дух.
Голос Шафина задрожал, на миг я испугалась, не расплачется ли мой друг.
Аббат ласково посмотрел на него:
– Ваш отец рассказал вам об этом?
– Нет, – с сожалением ответил Шафин. – Мой отец ни разу и словом не обмолвился за все эти годы. Извращенное чувство чести – ябедничать нельзя, как бы тебя ни мучили. Он и мне ничего не сказал. Но вот это — все рассказало.
Шафин выложил на стол охотничий журнал. Одним пальцем, словно ему было противно прикасаться к этой книге, он развернул ее так, чтобы выведенная золотом дата оказалась перед глазами Аббата. Затем он щелчком раскрыл книгу на той самой странице, где начинался 1969 год.
Аббат прочел – и побелел. Он откинулся к спинке кресла и тяжело вздохнул.
Кажется, смартфон, инструмент новой технологии, еще не до конца его убедил, но охотничий журнал, документ из того мира, к которому он сам принадлежал, добил Аббата. Книги – его криптонит[42]. Теперь он полностью осознал заговор, который существовал в его школе – прямо у него под носом.
– Полиция видела эти улики? – спросил он. – Журнал и… фильм?
Мы переглянулись.
– Нет, – сказала я.
– Вы хотите обратиться к полиции?
Как ни странно, такая мысль нам и в голову не приходила. Мы так тщательно старались избежать внимания властей в связи со смертью Генри, что и не думали сами преследовать Средневековцев с помощью закона.
– Оставим на время давние дела братьев, – предложил Аббат. – Поговорим о ваших сверстниках.
Он взял лист, на котором вел записи, и прочел вслух:
– «Генри Куксон. Пирс Холланд. Шарлотта Лачлан-Янг. Лара Петрова. Эсме Доусон».
Как список победителей – только извращенный, не в добром деле, а в дурном. Аббат помахал страницей в воздухе.
– Поступки этих пятерых, несомненно, свидетельствуют о жестокости, но можно ли вменить им покушение на убийство? – Он посмотрел на Нел. – Начнем с вашей истории, мисс Эштон.
– Ну-у, – пробормотала Нел, – в первый день, в день охоты, Генри накинул мне на плечи свою куртку – и он же спустил собак. Все остальные… нет, они ничего не делали, пока не начали меня искать.
– Они помогали искать вас?
Нел поежилась.
– Да, но они получали от этого удовольствие. Понимаете? Это было продолжение охоты.
– А как было с вами, мистер Джадиджа?
Шафин тоже смутился:
– В день стрельбы по фазанам меня ранил Генри. Не кто-то из них.
– Они попытались вам помочь, когда вы были ранены?
– Да, – с трудом выговорил Шафин. – Они взялись отнести меня домой.
– Вот как, – столь же мягко проговорил Аббат. – А что скажете вы, мисс Макдональд?
Я успела обдумать свой ответ.
– Они ничего не делали. Но о том и речь. Они и пальцем не шевельнули, чтобы помочь мне выбраться из воды. Но и не толкали меня в озеро – это сделал Генри.
Я уже догадывалась, как это будет: мое слово против свидетельства пятерых.
Аббат покачал головой:
– Судя по вашим словам, предъявить им обвинение будет не просто. В худшем случае они – соучастники в попытке убийства, однако доказать это будет невозможно, тем более если все пятеро согласуют свои показания. Тем не менее я бы погрешил против своего долга, если бы не посоветовал вам обратиться в полицию. И заверяю вас, в этом случае вы также можете рассчитывать на всемерную поддержку школы.
Я представила себе этот кошмар – допросы, давление, родители все узнают, СМИ все узнают. Папарацци и так осаждали школу, а тут начнется кошмар. Мы переглянулись. Я прочла ту же мысль на лицах друзей и ответила от имени всех нас:
– Нет. Не нужно полиции.
– Хорошо, – сказал Аббат. – Тогда вот что я предложу, но, разумеется, решать предстоит только вам. Генри, несомненно, виновен, но Генри мертв, и он сам лишил себя жизни. Братья, насколько я понимаю, тоже несут ответственность, но я недостаточно знаю закон, чтобы сказать вам, возможно ли им предъявить обвинение за то, что произошло почти полвека назад, – тем более если вы не станете показывать полиции эту запись. В любом случае в моей власти их уволить и они будут уволены – для этого мне помощь закона не требуется.
Аббат похлопал по черному сафьяновому переплету охотничьего журнала, слегка зазвенело обручальное кольцо.
– С вашего разрешения я оставлю охотничий журнал у себя и предъявлю его братьям в качестве улики против них. Они добровольно уйдут, без скандала, и я заменю их лучшими учителями из государственных школ. Выпускникам СВАШ эти вакансии не будут предлагаться. Что касается молодых людей, – он снова бросил взгляд на тот список, – я, разумеется, поговорю с ними, и они будут лишены статуса префектов. Они будут проинформированы о том, что против Генри существуют серьезные улики и эти улики будут переданы полиции, если произойдут новые правонарушения такого рода. Но я думаю, лучше было бы не губить пятерых молодых людей и не осуждать их безвозвратно, ведь теперь, избавившись от дурного влияния своего лидера, они вполне могут исправиться. Мы могли бы позволить им завершить учебный год и сдать экзамены. Боюсь, исключение лишь поощрит в них наклонность к агрессии – особенно учитывая их привилегированное происхождение, – в то время как потрясение и возможность измениться могут принести благой плод.
