Впрочем, едва он погрузился в фантастические видения своего героя, как реальные события отвлекают его снова. Отношения между Францией и Пруссией с каждым днем становятся все более напряженными. Несмотря на то что король Гийом I отказался посадить на трон Испании германского суверена, министры Наполеона III требуют гарантий на будущее. Гийом I учтиво отказывает, однако Бисмарк, чувствующий себя более сильным, передает в прессу ряд скандальных фактов для французского посла. В Тюильри считают, что такое оскорбление не может остаться безнаказанным. Ловко подготовленный пропагандой народ вспыхивает. Вечером 14 июля огромная толпа кричит на парижских бульварах: «На Берлин!» Поют «Марсельезу» и «Прощальную песнь». По обе стороны границы объявлена мобилизация. 19 июня 1870 года Франция объявляет Пруссии войну. Флобер потрясен. «Глупость моих соотечественников вызывает отвращение, удручает меня, – пишет он Жорж Санд. – Неисправимое варварство человечества отзывается во мне мрачной печалью. От энтузиазма, в основе которого нет идеи, хочется околеть, чтобы ничего не видеть. Добряк-француз собирается воевать: во-первых, потому, что думает, что его спровоцировала Пруссия; во-вторых, потому, что естественное состояние человека – жестокость; в-третьих, потому, что война хранит в себе элемент мистики, которая увлекает толпы… У готовящейся чудовищной бойни даже нет предлога. Это желание сражаться только ради того, чтобы сражаться… Я начал „Святого Антония“, и дело пошло бы довольно хорошо, если бы не думал о войне!»[468]
Чтобы спастись от криминальной абсурдности мира, он, как всегда, видит только одно средство: похоронить себя в своей дыре, согнуть спину и писать, писать…
Глава XVII
Война
С начала военных действий Флобер хотел бы оставаться беспристрастным. Патриотическое безумие ему не по душе. Он осуждает эту войну во имя культуры. И в который раз принимается за народ и его представителей. «Почтительное отношение ко всеобщему избирательному праву, его фетишизация возмущает меня больше, нежели идея непогрешимости папы, – пишет он Жорж Санд. – Неужели вы думаете, что если бы Франция управлялась не толпой, а была во власти мандаринов, мы бы дошли до этого?» Для него спасение не в низших слоях общества, а в свободе решения, предоставляемого элите. В любом случае он не видит ничего хорошего в будущем. Надвигается «мрак». «Мы, наверное, слишком привыкли к удобной и спокойной жизни. Озабочены материальным. Нужно вернуться к великой традиции – не придавать большого значения жизни, благополучию, деньгам – ничему».[469]
Ограничивая себя высокомерной философией, он жадно читает газеты. 7 августа правительство объявляет о поражении при Фришвиле и Форбахе. Общественное мнение настолько потрясено, что 9 августа созывают Палату депутатов. Министерство Эмиля Оливье пало, и на смену ему пришло министерство правой ориентации графа Поликао. Со дня на день ждут сражения при Меце. Напуганная событиями, Каролина возвращается из Люшона, заезжает в Круассе, потом отправляется в Лондон. Эрнест Комманвиль тем временем получил важный государственный заказ, который пустит в ход его лесопильню. Этому не следует жаловаться на войну!
Жадный до новостей Флобер не может оставаться на месте и садится в парижский поезд. В столице он останется только на три дня. Его раздражает настроение соотечественников, которые мечутся между иллюзией и отчаянием, смелостью и страхом, стыдом и гордостью. «Какая глупость! Какая трусость! Какое невежество! Какое самомнение! Меня тошнит от соотечественников… Этот народ заслуживает, наверное, наказания, и боюсь, как бы он не был наказан».[470] Это категоричное суждение не мешает ему возмущаться при мысли о том, что прусские сапоги уже топчут священную землю Франции. Он не может стоять в стороне от столкновения, как думал поначалу. Несмотря на возраст и усталость, он хочет участвовать в защите страны. «Если Париж будет осажден (во что я теперь верю), – пишет он Каролине, – я решился уйти отсюда с ружьем на плече. Думаю об этом почти с радостью. Лучше сражаться, чем съедать себя от скуки, как я».[471]
26 августа в Руан привозят четыреста раненых, а 30-го семья Бонанфанов, родственников из Ножан-сюр-Сена, приезжает в Круассе, спасаясь от наступающего врага. Дом переполнен людьми. Шестнадцать человек под одной крышей. Флобер в отчаянии от шума, который создают приехавшие. Мать все время спорит с прислугой. А по утрам он просыпается из-за «бедняги Бонанфана, который постоянно харкает». Зарывшись в одеяла, он слышит, как тот харкает в саду. «Если такая жизнь продолжится, я сойду с ума или стану идиотом, – пишет он племяннице. – У меня спазмы в желудке и беспрестанная головная боль. Подумай, мне не с кем, абсолютно не с кем поговорить. Бабушка стонет от слабости и глухоты. Я в отчаянии!.. Национальная гвардия Круассе (что очень важно) соберется наконец в будущее воскресенье в Круассе. Я получил стороной сведения о принце Наполеоне: он здорово удирал. Хороши же гуси, которые управляли нами».[472]
В начале сентября он поступил санитаром в руанский госпиталь Отель-Дье. Он убежден теперь в том, что пруссаки собираются «разрушить Париж» и, чтобы добиться капитуляции столицы, «разгромят окрестные провинции». Руан готовится к сопротивлению. Накануне сражения Флобер назначен командиром роты Национальной гвардии и относится к этой роли ответственно, обучая солдат обращению с оружием, и сам учится в Руане военному искусству. Однако если он держится рядом с другими, то, вернувшись в кабинет, падает от усталости. Новости с фронта катастрофические. 1 сентября французская армия под командованием Мак-Магона, за которой следует сам император, разгромлена у стен Седана. Согласно акту капитуляции, подписанному на следующий день, врагу сдают восемьдесят три тысячи людей и боевую технику. Наполеон III сам сдает победителю свою шпагу. Его немедленно отправляют в Германию.
Узнав об этом страшном поражении, Париж восстает. Собравшаяся перед Пале-Бурбонн мощная толпа требует свержения строя. В городской ратуше провозглашена Республика. Императрица бежит в Англию. Сформированное спешно правительство национального спасения объявляет выборы в Учредительное собрание. Империя отжила свой век. Новая эра начинается под знаком демократии. Ликующий Париж надеется на победу родины над врагом. Но Флобер настроен скептически. Он не верит в республиканские принципы и сомневается в том, что этот политический переворот может положительно повлиять на исход войны. В то время как убежденная социалистка Жорж Санд ликует у себя дома, он пишет ей: «Мы на дне пропасти!.. Позорный мир, может быть, и не будет принят… Я задыхаюсь от досады… Чем стал мой дом! Четырнадцать человек стонут и раздражают. Проклинаю женщин, мы гибнем из-за них…[473] Временами я боюсь сойти с ума. Когда смотрю на свою мать, у меня пропадает всякий энтузиазм… Нас постигнет судьба Польши, а потом – Испании. Потом придет черед Пруссии, которую съедят русские. Ну а себя я считаю человеком конченым. Ум мой не оправится. Писать нельзя, если не уважаешь себя. Хочу только одного – околеть, чтобы успокоиться».[474]
