Отпусти меня, отпусти!Не держи орехом в горсти,Урони – не велик урон!Упаду на неровный склон,Покачусь по земле сырой…Может быть, прорасту весной…
* * *
Вечер следующего дня. Лена и Сева сидят в холле перед выключенным телевизором и тихо разговаривают. Мимо изредка проходят гуляющие больные и сестры, медленно проползает маленькая старушка-уборщица, похожая на взъерошенного ежика – она не столько моет пол, сколько опирается на швабру, везя ее перед собой. Рыжая дама плавно дефилирует в отдалении, время от времени проплывая мимо с жеманной улыбкой. Видно, что ее разбирает любопытство. Вдруг в конце коридора появляется дочь Лены Лика – высокая тоненькая девушка-подросток с рюкзаком и в высоченных тяжелых ботинках.
– Здрасте! – говорит она неожиданно низким голосом, приблизившись.
Сева, поклонившись Лике, встает и отходит, а к нему тут же устремляется рыжая дама.
– Это кто? – подозрительно прищурившись, спрашивает у матери Лика, кивая в сторону Северьяна.
– Кто-кто… Жак Ив Кусто.
– Ма-ам!
– Ну кто это может быть, детка? Больной из соседней палаты.
– Не называй меня деткой! Нет, ты смотри, только из реанимации, а туда же!
– Куда – туда же?! Что ты такое говоришь?!
– А то я тебя не знаю!
– Ладно, как ты там одна справляешься? У бабушки была?
– Да все хорошо, не парься! Бабка – порядок! Вчера к ней ездила. Она ничего, молоток, только всю дорогу меня Владиком называла.
– А ты?
– А я не сопротивлялась. Владик – так Владик. Нам, татарам, все равно.
– А Мося?
– Ну, Моська вообще лучше всех!
– Мосечка! Сколько ты с ней гуляешь, минут десять небось? Все в интернете сидишь?
– Да знаю я, знаю, сколько гулять. Как сама-то? Вот я тебе тут принесла йогурты всякие, соки…
– Да зачем, детка! Я скоро уже дома буду!
– Скоро! – детка начинает подозрительно шмыгать носом.
– Ну-ну, что ты, зайка!
Они обнимаются и некоторое время сидят, прижавшись друг к другу. Потом Лика отстраняется и вытирает слезы.
– Стенгазета там, в коридоре – твоих рук дело? – сурово спрашивает она, шмыгая носом.
– Моих.
– Опять ты за свое, никуда тебя отпустить нельзя! Тут же самодеятельность какая-то начинается!
– Да ладно, не ворчи! Ой, что я тебе расскажу! У нас тут такое было!
– А что?
– Тут одна толстуха поступила – грыжу удалять. А перед операцией вечером ужинать нельзя, и клизму на ночь делают…
– Фу-у!
– Ничего, дело житейское! А она натрескалась на ужин, ей еще и утром клизму засадили. Иду я и вижу дивную картину – мчится эта толстуха по коридору, за ней сестры с каталкой бегут и кричат: «Куда, куда! На каталку!» А она им: «Щас, щас, я только в туалет сбегаю!» Анестезиолог мрачный в дверях операционной стоит: «Что это такое, почему больная до сих пор не на каталке?» А сестры ее никак поймать не могут.
– Ой, да сочиняешь ты все!
– Как бог свят, как Сидоров говорит.
– А что Сидоров? Попало ему?
– А то!
– Сочинила чего-нибудь?
– Ни дня без строчки!
– Ну, прочти, что ли.
