— Так. Там всюду пошпортано, — сказала бабушка. — Убирайся. Я отдохну. Прилягу. Позднейше жду для разговоры.
— «Это шифровка…» — тускло подумал я, выбираясь из бабушкиной комнаты.
Словом «убирайся» бабушка обозначала процесс одевания, а «пошпортать заналежне» — значило хорошенько убрать.
Опасливо высматривая Охоту, погоню и другие порождения дымных ночей, я прокрался мимо ванной в нашу с Витей комнату. По ногам дуло. У порога входной двери что-то блеснуло, я обернулся — всё та же прихожая; крашеные в вишнёвый половицы, домотканый коврик, рождественник на окошке, чуть приоткрытая форточка для них…, колышется занавесочка — «фиранка». Всё.
— Это все усталость. Мерещится, — облегченно подумал я. И стоило мне развернуться в сторону комнаты — ноги мерзли, все-таки зима и холод, и сквозняки, несмотря на печку и батареи — как краем глаза заметил; перед дверью вновь что-то блеснуло… Так глухо и давне — словно нехотя.
«Надо бы разобраться, — подумал я. — Собирать будет некому», — мелькнула ехидная мысль, и я потрусил в комнату одеваться.
Оделся я очень быстро, хотя судороги то в ногах, то в пальцах заставляли меня сипеть от боли.
Витя обнаружился в соседней комнате у телевизора. Вообще-то я искал анальгин. Безмятежный, как майское утро, Витольд лицезрел австралийский мультик по телевизору и приторачивал к батнику «однайдённую» голубенькую пуговичку.
Вокруг него стайкой вились они — Гости, примеряясь, по-видимому, к иголке.
— Витя, — сказал я шепотком, — в Вигилию не шьют…
— Я, — лучась счастьем, сказал Витя, — не шью, я пришиваю…
— Тем хуже для тебя, — быстро сказал я. Гость высокого роста, с плохо различимым, словно скошенным лицом, обернулся, насколько это было возможно для призрака, и глянул мне в глаза; он уже было совсем примерился к синей ниточке… Я дунул в его мерцающие прозрачным серебром глаза и выхватил у Вити иглу.
— Холодное железо, — предупредил я Гостя. — Даже если ты предок…
Витя перекусил нитку на весу и надел батник. Пуговицы до конца он не расстегивал и любую рубашку надевал через голову.
— Ты, Лесик, тут с бабушкой совсем чокнулся, — самодовольно произнес он, выныривая из ворота. — Вот с кем ты сейчас говорил?
— Если б ты знал, ты б испугался, — сказал я и намотал нитку на иглу, она стала похожа на кокон.
За окнами день превратился в декабрьскую мглу совсем.
Издав высокую ноту, творение австралийских аниматоров завершилось. Витя, пропрыгав по комнате на цыпочках, выключил телевизор.
— Святой Отец не придёт, — успокаивающе сказал я. — Не нервничай так.
— А бабушка? — деловито осведомился Витя.
— Она у него давно умерла, — ответил я, хлопая ящиками стола. У тёти Жени была отвратительная привычка перепрятывать аптечку — ей казалось, что таблетки находят и уносят мыши.
— Наша бабушка? — спросил Витя. Я наконец нашел анальгин, но прищемил ящиком палец.
— Бабушка наша пошла отдыхать и поговорить с Богом… — сказал я, размахивая рукой.
— Я так есть хочу, — грустно сказал Витя. — Насовали галеты с соком. А на столе полно еды.
— Поймают, — безапелляционно заявил я. — Терпи.
Витя вздохнул. В животе у него забурчало.
— Мне тут померещилось, — сказал он сипло и задумчиво, — что в передней блымает под порогом. Что-то такое маленькое. Ты ничего не видел?
— Видел, — ответил я. — И тоже решил, что показалось.
Витя задумчиво подергал нос и почесал за ухом. Это всегда означало крайнюю заинтересованность.
— Может, там клад? — спросил Витя и заморгал от напряжения. — Тут находят много кладов. Недавно, через двор, нашли такую бутылку с…
— А зарыл его: дед Мороз, — мрачно сказал я и вонзил иглу с ниткой себе в воротник рубашки. — С ним Флинт.
— У него нога деревянная, — сказал Витя и покачался в кресле.
— Мозги у него из опилок, — подкинул я.
— Не-е-е, это Винни Пух!!! — деловито заявил Витя. — Не путай меня.
— Хорошенький Винни, — повеселился я. — Нос красный, мозги из опилок, нога деревянная, борода из ваты… Милашка! Только бутылки и закапывать, нет чтобы сдать.
— Ты издеваешься, — проницательно заметил Витя. — Ну хорошо, ладно. Пойдем под порогом пошарим, что оно там блымает…
Толкая друг друга, мы кинулись в коридор.
— Не топай, слоняра, — просипел я.
— А ты на ноги мне не наступай, — ответил Витя и мстительно пхнул меня в сторону. В коридоре было ощутимо холодно. Во-первых, дуло от двери, менять которую бабушка отказывалась категорически, ну, а во-вторых: изгнанные из кухни, железом ли, Ваксой, чем-то ещё — в передней теснились Гости, плотно обступив дверь кладовки.
— «Хорошо, что они шепчут, — подумал я. — Если бы они говорили громко, я бы оглох. Точно…»
— Ничего не блымает, — растерянно проговорил Витя, сникая голосом в конце предложения. — Странно, я же видел, своими глазами! И он поковырял пол носком тапочка.
— Ты знаешь, нужно отвернуться, — сказал я, ощущая некое покалывание в ладонях. — Могу сказать, что оно будет справа.
— От тебя или от меня? — заинтересованно спросил Витя.
— От нас, — убежденно ответил я, предчувствуя Дар. И мы отвернулись от двери.
Перед носом у меня оказалась Гостья — высокая дама в платье с турнюром и потускневшим склаважем на шее. Лицо её выражало беспокойство. Гостья попыталась что-то сказать, сделала недовольную гримаску, провела рукой по горлу. К руке ее был примотан букет цветов — белый померанец: «Моя любовь будет вечной».
Я отмахнулся.
«Всё равно они не могут говорить прямо, — подумал я. — К чему эти загадки».
Я обернулся. Через правое плечо. Я всё время оборачиваюсь. Пару раз это чуть не кончилось плохо, но не сейчас. Около порога расцвёл тяжелым мрачным сиянием небольшой круг света. Я тихонько потрогал Витю — обернулся и он.
— Вот видишь, — возбужденно прошептал Витя и подергал уха — Я не перепутал!
— Нужен синенький цветочек, — зашептал я, двигаясь в сторону светящегося кружка.
— А слоник розовый тебе не нужен? — обидчиво спросил Витя. — А то метнусь.
— Синенькие цветочки открывают клады, — терпеливо пояснил я. — А вот если к тебе приходит розовый слоник, так поешь алоэ.
— Помогает? — осведомился Витя.
— Нет, — сказал я, — но очень противно. Кто хочешь уйдёт.
Витя с шумом прошел на кухню, хлопнул там холодильником, шкафом, зажёг бра и громко стуча тапками, принес блюдце, украшенное веночком из незабудок.
Мы присели на корточки у порога. Кружок света пыхнул на нас ровным белым сиянием. Витя ойкнул и сел на пол.
