– Нет, не хочу. И, кажется, понимаю, почему ты поверила. Потому что каждое слово, сказанное мной твоему отцу, было правдой.
Она напряглась и дернулась в его руках. Но еще не пришло время отпустить пташку.
– Я и вправду думаю, что он жалок, что ему надо перестать сидеть сиднем и пора действовать. Я и вправду злорадствую, потому что у меня есть ты. Да, все, что я сказал ему, я это чувствую, Джоли.
Она перестала вырываться из его рук, и ее брови сдвинулись. Взгляд ее стал очень внимательным.
– И я люблю тебя, – продолжил Габриэль. – И сделаю для тебя все на свете. Думаю, уже пытался. – Ему все еще было больно из-за того, что все лучшее в нем, все, что казалось ему таким красивым, до сих пор не перевесило его темную сторону. – И я смогу устроить так, чтобы никогда не быть отрицательным героем твоего романа, хотя на самом деле отчасти я настоящее чудовище.
Она продолжала неотрывно смотреть на него. Ему захотелось скрыть уродливую часть своей души от этого взгляда, но было уже чертовски поздно. И вдруг, к его вящему удивлению, слабая улыбка появилась на ее губах.
– Ты удивительный.
Какой? Его сердце дернулось, а затем просто остановилось, и он не мог придумать, как запустить его снова.
– Я люблю сочетание рева, – она подняла его руки и поцеловала пальцы со стороны ладони, – и нежности. Я люблю тебя.
Правда? Даже зная это? Он положил пальцы, которые она целовала, ей на лицо и обвел его контур своими большими пальцами. Правда? Она и вправду любит его?
– Ты все это сделал для него, ведь так? – сказала она тихо, и он взглянул на нее недоверчиво. – Все то время, что я думала, будто ты ненавидишь его, ты на самом деле внутри… и правда маршмеллоу.
– Джоли, – его руки напряглись, и он смог притянуть ее к себе, – во-первых… ты классная писательница, поэтому, сделай одолжение, найди что-нибудь более подходящее для описания моего состояния, чем маршмеллоу. А во-вторых, мне очень жаль, что я продолжаю играть роль чудовища в твоей сказке, но ты же слышала, что я только что сказал? Я никогда не сделаю Пьеру Манону ничего плохого.
Она подняла брови, бросая ему вызов.
– Ты хочешь сказать, что сделал все это, только чтобы позлорадствовать, не навредив его здоровью?
– Это приятная сопутствующая выгода. – Такая, из-за которой он чувствовал боль в животе. – Джоли, я сделал это для тебя. Putain. Как ты вообще могла так обо мне подумать? Я не слабак!
– Сделал для меня? – безучастно переспросила она. – Я думала, дело было в вас, шеф-поварах. Вы до сих пор сводите счеты.
Вот теперь ему захотелось биться головой о что-нибудь твердое.
– Отец вверг тебя в печаль, – просто сказал Габриэль. – В течение всей твоей жизни он терзал тебя, иссушил твое счастье, и ты садилась на поезд до Парижа так, будто ступала на борт корабля, который скоро утянет в пучину чудище морское. Отец заставил тебя верить, что ты должна быть одинока, чтобы оставаться такой, какая ты есть. Он провоцировал тебя на протест и заставлял чувствовать себя эгоистичной, потому что так много сил высасывал из тебя, что у тебя не осталось никакого иного способа защитить собственное «я». Мне надоело такое положение дел. Я начал уставать от всего этого, хотел, чтобы ты вся принадлежала мне, поэтому…
– Значит, все дело снова в тебе? Так?
Уголок губ Джоли пополз вверх, пока она смотрела ему в глаза.
Эта мысль ей, кажется, понравилась. Габриэль нахмурился, отвел руки от ее головы и сложил их на своей груди.
Она вытянула руку и положила ему на щеку так, как иногда делала раньше, и ему захотелось потереться об ее руку и замурлыкать. Merde, он не брился уже несколько дней и, наверное, обдерет ей кожу, словно наждачной бумагой.
– Ты спас меня, – сказала она очень нежно. – Ты превратил себя в плохого парня, чтобы спасти меня.
Его дыхание замерло. Неужели она поняла его хоть немного? Поймет ли она когда-нибудь, чего ему стоило такое поведение? Он рискнул столь многим – тем, как она смотрит на него, тем, что она с ним? Он фактически спас своего злейшего врага? И все это ради нее…
– Я люблю тебя, – повторила она, и его уязвимое сердце заколотилось от внезапно вспыхнувшего восторга. Son putain de coeur[105]. Жизнь была бы намного легче, если бы у него не было такого сердца. Но тогда он бы и близко не подошел к такому счастью. Она прижалась в поцелуе к его подбородку. – Ты невозможен, но есть что-то прекрасное в том, насколько ты невозможен.
Это поразило его так, будто молния ударила его прямо в сердце. Неужели? Она действительно так думает?
– Я люблю тебя таким. И, думаю, ты очень хотел помочь Пьеру Манону, но не можешь признаться в этом.
– Нет, – решительно сказал Габриэль, крепко целуя ее. – Не хотел. А когда мы сделаем нашу кулинарную книгу, я хочу, чтобы твое имя было напечатано шрифтом того же чертова размера, что и мое. Чтобы ты привыкла чувствовать себя на переднем плане и в центре событий.
– Издатели никогда не согласятся с этим условием, – сказала Джоли так печально, что он поцеловал ее улыбку, просто чтобы вспомнить, какое это восхитительное чувство – ощущать сладость поцелуя на губах. – Они захотят напечатать твое имя крупно, чтобы обеспечить продажи, а мое имя совсем мелко.
– Они захотят сделать все, о чем я их попрошу, или мы пойдем к другим. Ах да! Ведь у нас с тобой может быть одна фамилия, и тогда не потребуется так уж много дополнительного места.
Она ахнула, потом вывернулась и спрятала лицо у него на груди, беспомощно смеясь. Или это опять были рыдания? Он нахмурился, а потом повернул ее голову, пытаясь разобраться, плачет она или смеется.
– Габриэль, ты безнадежен. Ты никогда не научишься притормаживать.
– И что? Джоли, ты же понимаешь, я не допущу, чтобы фамилия Манон была на моей кулинарной книге. Я помню, как ты снова и снова повторяла: «Я Джоли Манон», будто умоляла кого-то изменить эту фамилию. Ну а я… я просто хотел сперва убедиться, что секс будет хорошим, вот и все.
Теперь она смеялась громко, и звук уносился в темноту. Габриэль расслабился, будто на него повеял ночной бриз.
– Я люблю тебя, – снова сказала она. Ночной бриз пробежал по его волосам, будто нежные, ласковые пальцы. – Но ты никоим образом не сможешь относиться к Пьеру Манону как к тестю.
– Да я уже считаю Пьера Манона своим тестем, – сквозь зубы сказал Габриэль. – Просто тебе не нравится, как я к нему отношусь.
– Но я не представляю себе, как ты сможешь выдерживать его, когда он будет проводить половину своего времени здесь, на Лазурном Берегу, пытаясь научить твоих соперников, как превзойти тебя. Ты не думал, что тебе будет трудно ответить на такой вызов?
