Энни вдруг ясно осознала, что она лежит на кровати Ангуса. Ей хотелось уткнуться в подушку, грызть ее зубами, отвернуться к стене и никогда уж больше не смотреть на этот мерзкий, несправедливый мир…
— Что-то доктор долго не идет, — забеспокоилась Дейдра. — Когда он придет, Джон, тебе придется уйти…
— Нет! — в отчаянии вскрикнула Энни, не отворачиваясь от стены. — Не надо! Не уходи, Джон!
— Доктор должен тебя осмотреть. Как только он закончит, я тут же вернусь, — уверил ее он.
— Ангус, — прошептала Энни сквозь душившие ее слезы, — прости меня, Ангус! Я не знала…
Джон нежно погладил ее по волосам. Энни наконец обернулась. Над ней стоял врач.
— Препоручаю тебя заботам доктора. — Джон поднялся. — Он даст тебе лекарство, ты заснешь, а когда проснешься, я снова буду рядом…
— Ты не уйдешь, Джон?
— Я буду рядом до тех пор, пока я тебе нужен, — пообещал он.
Ангус потер слипающиеся глаза, борясь со сном. Он не знал, сколько сейчас времени — кажется, четвертый час ночи… Всю ночь Ангус проработал при свете единственной свечи, выписывая из различных документов всякого рода цифры, названия полков, имена командиров, количество вооружения и тому подобные вещи. С кем он теперь все это перешлет, Ангус не знал: раньше роль связного играла Адриенна де Буль, теперь же она далеко отсюда…
Ангус квартировал сейчас в том же доме, что и до позорного поражения англичан под Фалкирком. Уоршем по-прежнему был его соседом, и Адриенна часто навещала его, с большим риском для Ангуса и для себя перенося бумаги под корсетом.
Эдинбург превратился в огромный гарнизон. Солдат на улицах было едва ли не больше, чем самих горожан. Все вокруг были недовольны всем — мерзкой погодой, бездеятельностью, позором поражения под Фалкирком. Каждый день кого-то вешали, едва ли не каждый час кого-то секли. С наступлением темноты начинался комендантский час — любого, встретившегося в это время на улице, военного или штатского, хватали, не разбираясь.
Возвращение Ангуса почти не вызвало эксцессов: не он один из освобожденных якобитами пленных вернулся в свой полк. Ему, правда, был учинен часовой допрос о том, что он делал в плену, но, к счастью, никаких «грехов» этот допрос не выявил. Председательствовал на допросе взбалмошный герцог Камберленд; помимо него, присутствовали Гарнер, Уоршем, Блэкни — тогда он еще не был отослан в Инвернесс — и Хоули, но на последнего, сидевшего в дальнем углу, никто почти не обращал внимания — очевидно, были не в силах простить ему позорного поражения под Фалкирком.
Герцог Камберленд был круглолицым, заплывшим жиром, несмотря на молодой возраст — через месяц ему должно было исполниться двадцать пять, — человеком, провоевавшим пять лет на континенте и стяжавшим там себе славу многочисленными победами. Больше всего этот прямолинейный вояка уважал порядок, дисциплину и логику. У якобитов, по мнению герцога, отсутствовали все эти незаменимые качества.
— Признаюсь, господа, я в растерянности, — произнес он, оглядев каждого из офицеров в отдельности. — Мои советники всякий раз заверяют меня, что наши противники — необученные, недисциплинированные и полубезоружные дикари. Как вышло, что этот сброд сумел одержать столь сокрушительную победу над одним из самых блестящих моих генералов? — Герцог с сарказмом посмотрел на Хоули. — Почему им каждый раз удается уйти от нас? Знающие люди говорили мне, что горы непроходимы, тем не менее самозванцу каким-то немыслимым образом удалось их перейти, да еще в сложнейших погодных условиях! Мне докладывали, что между Блэром и Инвернессом нет места, где можно было бы разместить военный лагерь, разве что человек пятьсот, а лорд Джордж неожиданно выныривает там с тремя тысячами конницы!
— Лорд Джордж знает эти места вдоль и поперек, сэр, — возразил кто-то, — это его земли, он там родился…
— Ну а мои земли, — вскипел Камберленд, — вся Англия, Шотландия и Уэллс! Я одержу победу над этими шотландцами, даже если на это понадобится десять лет! Вам, сэр, — взгляд его жабьих глаз устремился на Ангуса, — лорд Джордж Мюррей, кажется, приходится родственником?
— Он мой кузен.
— Так вот, не знаю, известно ли вам, сэр, что этот ваш кузен и ваша очаровательная жена, кажется, неплохо спелись!
Ангус похолодел, хотя и постарался соблюдать спокойствие. Против обвинений, что Энни была в числе повстанцев в Инвернессе и Абердине, у него был достаточно сильный козырь — поддельные письма, но слишком многие из бывших пленных англичан видели ее в бою под Фалкирком…
— Осмелюсь заявить, ваша светлость, — проговорил он, — что вы, должно быть, что-то напутали. Насколько мне известно, моя жена незнакома с лордом Джорджем — разве что они встречались на официальных приемах…
— Не знаю, — Камберленд лукаво прищурил глазки, — как насчет вашей супруги, но самим вам, полагаю, приходилось общаться с лордом не только на светских приемах. Вы, ведь, кажется, имеете свободный доступ в якобитский лагерь?
— Да, принц гарантировал мне свободу передвижения, — Ангус откинулся на стуле, стараясь держаться непринужденно, — чтобы я имел возможность общаться иногда с женой. Не скрою, общался я и кое с кем из вождей якобитов, но, полагаю, находиться с ними в одной комнате — не преступление, если при этом не разделяешь их политических симпатий. Кое-кто из них позволял себе иногда весьма неосторожные высказывания, но это уж на их совести.
— Да, эти мерзавцы порой, к нашему счастью, невоздержанны на язык, — включился в разговор Гарнер, — и выбалтывают то, что я на их месте скрывал бы. Так, например, просочилась информация о том, что бунтовщикам удалось скопить большое количество оружия в замке Коргарф. Взять его означало бы нанести чувствительный удар по этой швали, что я лично и собираюсь сделать в ближайшее время, джентльмены. Думаю, вы одобрите мой план, ваша светлость. — Гарнер поднял бокал, глядя на Ангуса. — Ваше здоровье, сэр!
— Одобряю, — кивнул Камберленд. — Нам нужна блестящая победа. Хватит уже унизительных поражений! Ваше здоровье, лорд Макинтош, — он отсалютовал Ангусу бокалом, — но, если бы я был подозрительным человеком, я бы все-таки поинтересовался, что заставило вас оставить общество вашей очаровательной супруги и вернуться к нам.
Ангус покосился на герцога с безупречно выдержанной, холодной усмешкой, словно напрочь отметающей нелепое предположение о том, что тот, в чьих жилах течет благородная кровь двадцати двух поколений аристократов, может сотрудничать с каким-то якобитским отребьем.
— Все очень просто, сэр! Я трезво смотрю на вещи и понимаю, что ваша победа над бунтовщиками — лишь вопрос времени. А я всегда с теми, кто побеждает.
— А как вы объясните поведение вашей жены?
— Не следует принимать его всерьез, ваша светлость. Женское легкомыслие заставляет ее играть в игры с сомнительным вкусом, но, еще раз подчеркиваю, для нее это всего лишь игра. Уверен, что эта блажь вскоре пройдет, и она вернется к своему вышиванию и чтению любовных романов, как и положено женщине.
