Девушка решительно повернулась и, держа в руке письмо, направилась в кабинет отца. Именно туда каждое утро приходила матушка, чтобы разобрать счета и просмотреть газеты. Газеты она всегда читала долго и внимательно, словно надеясь найти на их страницах какой-нибудь чудесный способ вновь разбогатеть. Элизабет постучала.
Не услышав ответа, она тихонько вошла в кабинет и увидела черную фигуру матери за большим дубовым столом отца. Такие же каштановые волосы, как у Дианы, но с седыми прядями, обычно заколотые десятками невидимок или спрятанные под шляпу, сейчас свободно струились по щекам. Она оторвалась от письма и пожелала дочери доброго утра.
– Мама, – промолвила Элизабет, – Мне нужно посоветоваться с тобой о свадьбе.
Мать кивнула, ожидая продолжения, но по-прежнему не отрывала глаз от письма.
– Я думала о том, чего ждал от нас папа, как он прожил жизнь, и как он хотел бы, чтобы сложились наши судьбы. Я сегодня читала его письма и наткнулась на одно, где он просит меня оставаться честной и искренней. Брак с Генри Шунмейкером не будет честным и искренним, – Элизабет ждала от матери хоть какой-то реакции, но та даже не шевельнулась, – Уверена, папа хотел, чтобы я вышла замуж по любви. Я глубоко тронута интересом ко мне мистера Шунмейкера и уважаю его положение в обществе, но… Я знаю, что совсем его не люблю. И уверена, что не полюблю никогда.
Миссис Холланд по-прежнему не отрывала глаз от письма и лишь плотнее сжала губы. Она никогда не была красавицей, а после смерти мужа особенно сдала, но Элизабет наконец поняла, чем же Луиза Гансвурт могла так пленить Эдварда Холланда. Каждый ее взгляд и каждый ее жест ее были исполнены чувства собственного достоинства.
– Думаю, мне следует радоваться, что слуги уходят от нас, ведь я не могу больше позволить себе содержать их. Но это все равно прискорбно, ведь он был любимым слугой твоего отца.
Ошеломленная упоминанием о Вилле, Элизабет спросила первое, что пришло в голову.
– Мама, что ты читаешь?
– Письмо, дорогая моя.
– От кого?
От мистера Кэрнса, проводника твоего отца в путешествии по Юкону.
– О, – Элизабет помнила этого господина из Бостона, красивого и любезного. – Интересные новости?
Миссис Холланд, наконец, отложила письмо и подняла на дочь темные, спокойные глаза.
– Разумеется, было бы прекрасно, если бы ты вышла замуж по любви, дитя мое. И, возможно, если бы отец не убил себя… – Она замялась. – Но не теперь.
– Убил?!
Вся ее уверенность мгновенно испарилась, а губы задрожали.
– Но ведь папа умер во сне, из-за сердца.
– А что еще мы могли сказать вам, детям, – миссис Холланд вскинула руки. – И всем остальным… Твой отец был слишком молод для сердечного приступа. Мистер Кэрнс говорит, что вся эта торговля патентами, которой занимался ваш отец незадолго до смерти, – дело нечистое. Там много всего странного и подозрительного. Люди, которые с ним работали, – не джентльмены, они опасные преступники.
У Элизабет подкосились ноги, и она с трудом сдержалась, чтобы не упасть и не закричать на весь дом.
– Но теперь это уже не имеет значения, моя дорогая Элизабет. Твой отец затеял слишком рискованную игру с семейным капиталом. Он, скорее всего, хотел, чтобы ты вышла замуж по любви, но он и в страшном сне не мог представить, что его семья окажется на грани нищеты. Ты разве этого хочешь?
Элизабет медленно покачала головой и почувствовала, как ее глаза снова наполняются слезами.
– Я уверена, ты сделаешь так, как нужно. Твое замужество – наше единственное спасение. Наш единственный шанс! Отец всегда хотел, чтоб ты думала о своей семье, Элизабет. Мы всегда так хотели, – мать подняла подбородок и повысила голос, – Ты должна выйти за Генри, Элизабет! Если откажешься, перестанешь быть моей дочерью.
37
Мисс Каролина!
Рад 6ыл с вами познакомиться. Не волнуйтесь, я обо всем позабочусь.
Я заметил вчера, что вы вышли на улицу в старых туфлях.
Надеюсь, вы не осудите меня за подарок.
Ваш
Тристан Ригли
Лина проснулась в холодном поту, голова ее раскалывалась от боли. Медленно села, осмотрелась… Кровать гораздо шире, чем у нее в номере, потолок из деревянных балок и одно узкое окно, почти не пропускавшее света. Она попыталась вспомнить, каким образом попала в незнакомое место, но последним воспоминанием были плывущие лица и собственный пьяный хохот. А потом она припомнила Тристана, сцену в гостинице на Пятой Авеню и то, что она отправилась гулять по Нью– Йорку со всеми полученными недавно деньгами.
Лина схватилась за сердце и вскочила с кровати. На ней были старое белье и корсет Пенелопы, а все вещи лежали на единственном в комнате деревянном стуле. Из сумочки не пропало ни одной монеты. А сверху на сумочке лежала аккуратная записка. Первую часть Лина не очень поняла, в отличие от второй, про туфли. Ее кошмарные ботинки исчезли, а вместо них стояли черные кожаные туфли на невысоком деревянном каблучке. Они были новыми и блестящими, такими же, как вся обувь в гардеробе Холландов.
Какое-то время она могла думать только о туфлях – надела их и так, в одном корсете и панталонах, ходила по комнате. У Лины никогда не было вещей, которые так хорошо на ней сидели. Она представила себе свое будущее: наряды, сшитые только на заказ, элегантные туфли и семейное счастье с Виллом, сколотившим состояние на Западе. Но затем восторг сменился стыдом.
Она ходила по бедной комнате едва знакомого мужчины в обносках подруги своей бывшей хозяйки. Вчера Лине выпал шанс побыть леди, а она вместо того, чтобы им воспользоваться, оказалась в скандальной части города, напилась и проснулась в комнате незнакомца, почти не помня, что случилось ночью. Лина выругала себя за то, что умудрилась пасть так низко, да еще и сама не заметив, как это произошло.
Она надела платье, взяла сумочку с запиской и как можно тише выскользнула из комнаты. Тристан принял ее за леди, но ею Лина уж точно не была…
38
Очевидно, мисс Элизабет Холланд простила своего возлюбленного за отсутствие на праздновании в честь Дьюи, потому что поговаривают о переносе свадьбы на это воскресенье, восьмое октября. В подготовке задействованы лучшие флористы, повара и портные, и складывается ощущение, что Холланды с Шунмейкерами задумали устроить самую грандиозную свадьбу XIX столетия.
Из колонки светских новостей «Нью-Йорк Империал», 3 октября, 1899 год
– Подумать только! Самая грандиозная свадьба девятнадцатого столетия! – Скрестив руки на груди, Пенелопа раздраженно мерила шагами собственную гостиную на втором этаже. – Несколько преувеличено, тебе не кажется?
– Даже слишком, – отозвался Бак между затяжками. – А ты знаешь, что я противник всяческих излишеств, – добавил он.
