— Да.
— Не знаю, как ты это вынес.
— Почему? Я очень счастлив.
— Как! В этой каморке без света, без воздуха, без элементарных удобств?
— Умы невинные и мирные назовут сию обитель убежищем, — шутливо процитировал Крис.
— Жаль, — задумчиво сказала Жюльетта.
— Тебе нечего меня жалеть. Повторяю, я очень счастлив, — ему было приятно говорить «Я счастлив», думая при этом о Марте.
— Я говорю это из эгоистических соображений. Я надеялась, ты сможешь меня приютить.
— Приютить тебя! — изумленно воскликнул Крис. — Почему?
— Я ушла от Джерри.
— Ушла от Джерри! — повторил Крис в полном недоумении. — Ты что, бредишь? Ничего не понимаю…
— Я на днях узнала твой адрес у Гвен, — сказала Жюли; губы ее вздрагивали. — Мне так хотелось увидеть тебя. У меня нет больше никого. Не оставляй меня, Крис! Прости меня, о, прости меня. Ты не знаешь, как мне тяжело!
— Ну, ну! — успокоительно сказал Крис. — Не нужно так волноваться, милая. Я, может быть, недостоин твоего прикосновения, но я сделаю для тебя все, что могу. Но давай перейдем к делу. Чем я могу тебе помочь?
— Не знаю, — пробормотала Жюли, — мне так тяжело, и я так страдаю, Крис. Я собиралась написать и попросить тебя прийти ко мне. А потом сегодня я осталась вечером одна. Было таким жестоким фарсом сидеть одной за обедом, в бальном платье и бриллиантах, а слуги чуть не открыто зубоскалили над брошенной женой. И мне стало так тяжко, Крис.
— Бедняжка!
— Я пошла к себе и легла на кровать; все случившееся нахлынуло на меня таким ужасом, что я подумала, что сейчас я задохнусь. Мне казалось, что я не вынесу этого ни одной секунды больше. Тогда я выбежала из дому, взяла такси и приехала сюда. Я думала, что, если я буду с тобой, мне станет легче.
Крис молчал. Он все еще ничего не понимал. Тут скрывалась какая-то тайна.
— Но, — сказал он после минутного раздумья, — даже если вы с Хар… с Джерри то есть — так вот, если даже вы с ним не очень ладите, это, по-моему, не причина уходить от него, особенно когда ты беременна.
— Откуда ты знаешь, что я беременна? — воскликнула Жюли вспыхивая.
— Я случайно заметил, пока ты отдыхала, — извиняющимся тоном сказал Крис.
— Ох! Неужели это так заметно! — сказала она с излишней, по мнению Криса, стыдливостью, закутываясь в шубку.
— Не будь дурочкой. Тут нечего стыдиться. К тому же, — добавил он, напоминая себе, что сейчас, пожалуй, не время придираться к ее воззрениям, — я никогда бы и сам этого не заметил, если бы не присматривался к тебе, стараясь понять, что такое с тобой случилось. Да и то я скорее догадался.
— Я стыжусь этого, ужасно, мучительно стыжусь этого, — горько сказала она.
— Ну послушай, что же тут особенно плохого, — сказал Крис, стараясь принять шутливый тон. — Не будь, пожалуйста, тем, что романисты называют «матерью с противоестественными наклонностями», дорогая, хотя, кстати сказать, и в природе иные матери пожирают своих детенышей. В конце концов, черт возьми, когда люди женятся, они должны кое-что предвидеть. И, знаешь, ты ведь не такое уж необыкновенное исключение. Это случалось сотни миллионов раз, и будет случаться далее. Не беспокойся о Джерри. Забудь его. Думай о себе. Думай о себе с гордостью, как о Праматери, подательнице жизни, передающей факел жизни новому представителю великого человеческого рода, торжествующей над смертью! Да ведь это изумительно, Жюли, это прекрасно!
— Ах, не надо, не надо! — простонала она. — Я не могу и подумать, чем это могло бы быть, когда это то, что есть!
— Но что же наконец произошло? — спросил он почти нетерпеливо. — Джерри вел себя гнусно с тобой, что ли?
— Нет, еще хуже! О господи, Крис; я хочу покончить с собой, мне следовало бы покончить с собой, а я не могу, я трусиха, я боюсь!
— Покончить с собой? Почему? Ты что, с ума сошла? Почему ты хочешь покончить с собой?
— Ах, я не могу тебе сказать, не могу! — стонала она, ломая руки в невыразимом отчаянии. — Ты будешь меня презирать.
— Ерунда, — сказал Крис, чувствуя, что настал момент проявить некоторую твердость. — Говори же, что такое?
— Я… я не могу, Крис, не могу!
Слезы катились по ее щекам, и Крис чувствовал, что она действительно глубоко страдает; не было ни игры с кружевным платочком, ни умышленно патетических взглядов; она, кажется, даже не замечала, что плачет. Что делать? Подобная сцена могла очень скверно отразиться на ней в ее теперешнем положении, но так или иначе все это нужно выяснить.
— Отец знает о том, чего ты не хочешь рассказать мне?
— Ах нет, нет!
— Мать знает?
— Нет! Ах, не рассказывай ей!
— Джерри знает?
— Да.
— А! И ничем не может помочь?
— Нет.
«Получается что-то вроде мрачного варианта детской игры в вопросы и ответы, — подумал Крис, — но я должен докопаться до истины».
— Когда это произошло? — настаивал он.
— Не знаю.
— Не знаешь! Ну а когда ты это обнаружила?
— В Монте-Карло.
— Понятно. А как ты это обнаружила?
— Доктор сказал — сказал…
— Доктор! — Крис почувствовал, что он опять сбился со следа и вернулся все к той же беременности. — Так что же сказал доктор?
— У меня была сыпь и…
— И что?
— Он взял мою кровь на исследование и…
— Что! — воскликнул Крис, чувствуя, как вся кровь леденеет в нем от ужасного подозрения. — Ты говоришь, он взял кровь на исследование?
— Да, — прошептала она почти беззвучно.
— Реакция была положительная? — твердо спросил Крис.
Жюльетта ничего не ответила, только отвернулась.
— Положительная? — повторил Крис.
Жюльетта кивнула и спрятала лицо в ладонях: все ее тело сотрясалось от рыданий.
Крис сидел совершенно неподвижно, уставившись на нее невидящим взглядом. У него было странное смутное ощущение, что нечто подобное происходило с ним когда-то раньше. Да, он вспомнил. В тот раз он повредил себе сухожилие на ноге и беспомощно лежал на земле, не в силах подняться, оглушенный болью. Тогда так же кровь отливала от лица, холод сковывал тело, взгляд застилала пелена, он чувствовал легкую тошноту и то же наивное недоумение — неужели это действительно случилось со мной? Тот же наивный подсознательный протест — почему это должно было случиться именно со мной? Почему я не могу быть таким, как минуту назад? И потом, как долго это будет продолжаться? Кончится это когда-нибудь? Я не могу этого выносить! И все это время какое-то странное ощущение, точно он стоял в стороне, наблюдая все происходящее критически — с убеждением, что это неправда. И как тогда казалось невероятным, что можно испытывать такую сильную физическую боль от разорванного сухожилия, точно так же теперь казалось невероятным, что можно переживать такое острое нравственное страдание. Это неправда, это неправда! Но боль не ослабевала.
