— Я чешский офицер, — сказал он, — Я хочу получить убежище в вашей стране.
Капрал, очевидно, старший патруля, кивнул головой и ответил довольно чисто по-чешски:
— Добро пожаловать. Такие, как вы, здесь появляются каждую ночь. Польша всех защитит.
Суте-Бржеги, 1 апреля 1939 года
Примерно в полдень в небольшом пивном погребке «Пан Мирослав» собралась небольшая группа молодых людей. Вид у всех был удрученный. Какое-то время они пили пиво молча, затем один из них сказал:
— Ну что, Вашек, получается, что нам надо возвращаться ни с чем.
Тот, которого назвали Вашеком, кивнул и тихо сказал:
— Он предупреждал, что что-нибудь может не получиться. Говорят, есть проходы в Польшу. Я слышал, что там уже формируется чешский корпус.
— Я тоже об этом слышал, — согласился один из молодых людей, — Но говорят, что немцы усилили охрану границы. Я вчера разговаривал с одним из местных жителей, тот сказал, что и здесь еще недавно было довольно просто перейти границу. А сейчас сами видите, это почти невозможно.
Над столом вновь нависла томительная тишина. Наконец самый старший из присутствующих сказал:
— Сидеть здесь дальше не имеет смысла, надо возвращаться в Прагу, а там попробовать через бывших сослуживцев навести справки. Думаю, проходы еще существуют. В противном случае надо будет искать выход на подполье, которое, наверное, уже создается.
— Бросьте, штабс-капитан, что может сделать это подполье, — скептически заметил один из парней.
— Вы не совсем понимаете нынешнюю ситуацию, поручик, — возразил штабс-капитан, — Не сегодня завтра начнется большая война, в которую будет втянута вся Европа, а может, и не только Европа. Наше подполье будет только звеном одной большой цепи. Вы уже слышали, что в Лондоне создается чешское правительство в изгнании под руководством Бенеша. Нельзя опускать крылья — надо использовать все возможности.
— Ну что же, давайте разъезжаться, — сказал Венда Крупка. — Думаю, нам надо будет рассредоточиться. Всем вместе ехать обратно будет опасно. Встретимся уже в Праге. Там и будем решать, что делать дальше.
Все согласились с этим и начали потихоньку расходиться. Бегство не удалось.
Краков, 15 апреля 1939 года
Поручик Ян Кубиш вышел на базарную площадь и огляделся. Повсюду сновала пестрая толпа: кто-то что-то продавал, кто-то что-то покупал, кто-то просто глазел на происходящее. На душе у Яна было муторно. Вот уже две недели, как он находился в Польше. Прямо с границы его направили в пересыльный лагерь, где ждали своей участи полторы сотни таких же, как он, бывших служащих чешской армии. Для проживания им выделили какие-то сараи, которые, очевидно, раньше использовались как склады. Спали на трехъярусных нарах, укрываясь чем попало и подложив под голову солому. Кормили плохо: каша на воде и немного хлеба. Говорили о том, что скоро придет помощь от Красного Креста и из Англии, но дальше разговоров пока ничего не было.
Когда-то одна из процветающих провинций Российской империи, Польша всего за каких-то двадцать лет превратилась в одну из самых бедных стран Европы. Выселенные сюда из Германии евреи и беженцы из Чехословакии окончательно подорвали экономику страны. В стране постоянно ощущалась угроза эпидемий и голода. Международные организации обещали помощь, но она оказалась незначительной и во многих случаях просто ненужной. Шефство над чешским корпусом собиралась взять Франция, но пока это были только слухи, а питаться надо было каждый день.
Деньги, которые Ян захватил с собой из дома, быстро таяли, и сегодня он решился попробовать продать часы. Часы были единственной ценной вещью, которая у него была. Расставаться с ними не хотелось: их подарил ему отец на восемнадцатилетие. Но голод требовал свое.
Ян нехотя снял часы и, держа их в руке, начал бродить по толпе то и дело повторяя:
— Швейцарские… швейцарские…
Несколько раз к нему подходили какие-то темные личности с целью купить часы, но цену предлагали настолько смехотворную, что смысл в продаже сразу терялся. Проходив так в толкучке два часа, Ян решил оставить эту попытку: на ближайшую неделю деньги у него еще есть, а в следующий выходной, может, повезет больше.
Понуро Ян отправился к выходу. У самого выхода он встретил еще одного чешского солдата. Они поздоровались, но обмениваться впечатлениями не стали: все и так было написано на их лицах. Надежды таяли как снег под лучами весеннего солнца.
Берлин, 15 апреля 1939 года
Свой рабочий день Гейдрих всегда начинал с просмотра полученных за предыдущий день сводок. Он давно уже научился быстро просматривать донесения и выхватывать из них самое главное. Так было и на этот раз. Он быстро перебирал один за другим листы сводок, как вдруг одна из них задержала его внимание. Перечитав ее еще раз, он нажал на кнопку звонка, чтобы вызвать адъютанта.
Когда в кабинете появился Вагниц, группенфюрер коротко приказал:
— Шелленберга и Мюллера ко мне. Срочно.
Адъютант тут же исчез из кабинета, а минут через пять, почти одновременно, в кабинет явились шефы гестапо и политической разведки.
Гейдрих, не отвечая на приветствие, жестом пригласил их занять стулья, стоящие по обе стороны перед его письменным столом. Офицеры заняли предложенные места и застыли в ожидании.
— Господа, — начал Гейдрих, — мы с вами как-то уже говорили о чешском агенте, имеющем доступ к достаточно важной и секретной информации. Тогда я попросил вас активизировать совместную работу в этом направлении. Ни о каких сдвигах в этом направлении я так и не услышал. Более того, в сегодняшней сводке я нахожу сообщение, что в районе Праги начала работать радиостанция.
Он сделал паузу, потом продолжил:
— Да, Чехословакия ныне вошла в состав рейха, но это не означает, что там перестали действовать враждебные силы. Если мы до этого могли однозначно сказать, что данный агент работает на чешскую разведку, то теперь мы даже не знаем, на кого он работает. У меня нет сомнений, что эта радиостанция как-то связана с этим агентом. Этот агент слишком ценен, чтобы вот так просто его оставить. Он настолько ценен, что бежавшие чешские разведчики могут торговаться им со своими новыми хозяевами. Чехословакия и Австрия были только прелюдией — за ними последуют более важные события, и этот агент может нанести нам очень существенный урон. Что вы сделали в этом направлении?
Первым, разминая свои толстые неуклюжие пальцы, заговорил Генрих Мюллер. Как обычно, речь его была медлительной и грубоватой.
— Как вы помните, группенфюрер, мы тогда остановились на том, что источником утечки информации является абвер. Моих людей не очень-то подпускают к этой организации, но все же мы проверили весь его центральный аппарат. У нас возникли кое-какие подозрения, но они не нашли подтверждения. В этом деле нам бы очень помогла еще какая-нибудь специфичная информация, как та — о взрыве на стадионе в Праге. Информация, о которой знал бы только узкий круг людей. Но такого больше не повторялось. Мы даже подумывали о том, чтобы самим запустить такую информацию, но сделать это в абвере оказалось очень трудно. Теперь, когда Чехословакия стала, так сказать, нашей открытой территорией, эта задача, возможно, упростится.
