— Ну и что?! — не выдержал Осмерт. — При чем тут я?
— А при том, что у сержанта Хью Биггса — механика Каспера — как раз в день его вылета пропал этот ключ. Сержант Биггс даже подал по этому поводу рапорт старшему механику авиабазы в Фискертоне. А через пару дней, когда собирали уже ваши вещи, каптенармус шеф-техник Уилл Хоуитт обнаружил в кармане вашего кителя ключ Биггса. Не какой-либо другой, а именно его личный ключ, на котором он, как всякий бережливый механик, процарапал свою метку. Как вы это объясните, сэр?
— Все это ерунда, там что-то напутали, или вы сами все выдумали, чтобы защитить Шеллена, — стараясь сохранить невозмутимость, произнес Осмерт.
— Да нет, мистер Осмерт, не ерунда. Биггс и Хоуитт сейчас живы и здоровы, и друзьям лорда Уолберга не составило труда разыскать их и допросить. Вот их письменные показания и даже фотографии, — Скеррит принял из рук помощника несколько листков бумаги. — Хью Биггс пишет, в частности, что после невозвращения Каспера Уолберга «этот придурок — уж извините — это он о вас — ходил такой довольный, словно его наградили орденом Виктории».
В зале поднялся шум негодования. Генеральный атторней сидел за своим столом, нервно постукивая карандашом по столешнице. В эти минуты он проклинал полковника Кьюсака, подсунувшего ему и этого свидетеля, и всю эту грязную историю, но больше он клял себя самого. С Алекса Шеллена разоблачение Осмерта, конечно же, никоим образом не снимало предъявленные ему обвинения, но все равно было чертовски неприятно. Он, генеральный атторней Великобритании, приволок в Олд Бейли в качестве своего свидетеля проходимца, по которому, судя по всему, плачет петля!
— А теперь, ваша честь, позвольте перейти ко второй части расследования лорда Уолберга, — попросил Скеррит. — Скажите, мистер Осмерт, вам знаком человек по имени Ганс Мёбиус?… Нет?… А лагерный охранник по прозвищу Гвоздодер?… Ах, знали такого! Ну конечно, кто же его не знал? А в каких вы были с ним отношениях?
— В каких отношениях может быть пленный со своим тюремщиком? — попытался было вспылить Осмерт.
— Не скажите. Среди немецких охранников попадались вполне приличные ребята. Правда, этого не скажешь о Гансе Мёбиусе, бывшем карманнике, который как раз и произвел тот злосчастный обыск Каспера Уолберга, найдя у него стомарковую банкноту. Так вот, он вас помнит, шлет привет и пишет пространное письмо, в котором рассказывает, как вы предложили ему однажды некую сделку.
Пока в сознание Энтони Осмерта хищной змейкой заползала догадка, что сегодня ему, пожалуй, не придется попить пивка в «Летающих слонах», Скеррит снова взял со стола стопку листов с машинописным текстом:
— Эти показания бывший охранник шталага люфт IV Ганс Мёбиус дал после того, как был арестован по обвинению в воинском преступлении против военнопленного британской армии. После войны он и не думал скрываться, полагая, что ничего такого нехорошего не совершил.
Ему удалось пробраться в американскую зону оккупации, зарегистрироваться там в качестве безработного и в сентябре месяце попасться на глаза одному из сотрудников отдела, занимающегося розыском нацистских военных преступников. Сейчас он находится в тюрьме города Бонна, но буквально на днях должен быть этапирован в Англию для дачи более подробных показаний.
А пока вот что он пишет: «4 марта ко мне подошел Иранец — так немцы, в свою очередь тоже дававшие прозвища военнопленным, называли Осмерта — и предложил заработать тысячу марок. Он показал мне три сотенных и сказал, что еще семь я получу, если завтра утром проведу обыск в их бараке и найду под кроватью Гаспара (прозвище Каспера Уолберга) тайник с деньгами и документами. Он десять раз повторил, что арестовать по обвинению в мародерстве необходимо именно Гаспара, а не кого-нибудь другого. Я спросил, что в тайнике? Он сказал: пятьсот марок и кое-какие бумажки. Я спросил, чем ему так насолил Гаспар? Вроде малый безобидный. Он сказал, что Гаспар после войны грозится его выдать за сочувствие нацистам. Я понял, что врет, но согласился.
Наутро заболевшего Иранца увезли в базовый лагерь, и я подумал: "Зачем пропадать куче денег?" — поэтому еще на табачной фабрике, когда англичане собирались на работу, подсунул Гаспару сотенную из своих, а потом на развалинах обыскал его в присутствии оказавшегося как раз поблизости полицейского вахмистра. Гаспара забрали и на следующий день казнили. Я несколько раз пытался вытащить деньги из-под его нар, но в бараке все время кто-нибудь толкался, особенно этот ихний американский поп. А потом оказалось, что там под нарами ничего нет. А еще через день военнопленный Шеллен, которого мы называли Перебежчик, сбежал. Он поехал с двумя нашими на сортировочную станцию за продуктами и ухитрился запереть их в товарном вагоне. Их потом расстреляли, так как они оба были пьяны, а нас всех тоже грозились отправить на фронт в штрафную роту…» — Скеррит положил листки на стол. — Ну, дальше неинтересно. Допрос провел подполковник особого отдела 160-й Уэльской бригады регулярной армии Хэлли Скотт. 16 сентября 1945 года.
Осмерт сглотнул пересохшим ртом. Змейка-догадка превратилась в его больном сознании в здоровенную гадюку-уверенность, что не только сегодня, но, может статься, вообще уже никогда он не попьет пива ни в «Летающих слонах», ни где-либо еще.
Скеррит передал материалы допроса Мёбиуса-Гвоздодера секретарю, заявив при этом, что к свидетелю обвинения Энтони Осмерту вопросов не имеет. Он, конечно, мог бы поинтересоваться, как вообще Осмерт оказался привлеченным к делу Шеллена, но решил, что с Файфа и службистов из МИ-5 достаточно и этого. Из зала тем временем раздавались выкрики с требованием арестовать негодяя. Поскольку у судей и присяжных также не имелось вопросов к свидетелю, присутствующий на процессе один из помощников шерифа города Лондона, которые единственные обладали правом производить аресты в залах судебных заседаний без чьих-либо санкций, поднялся и подал знак. Через пару минут Энтони Осмерт вернулся на свое прежнее место на скамье для допрошенных свидетелей, но уже в компании двух здоровенных констеблей, усевшихся по бокам от него.
К лорду Баксфилду подошел старший судебный пристав и, склонившись, что-то сказал ему на ухо. При этом старый судья вынужден был приподнять левую «фалду» своего парика. Его лицо нахмурилось, он схватил колотушку и объявил перерыв на сорок минут.
Когда судьи вернулись, лорд Баксфилд подозвал к барьеру Файфа и Скеррита. После короткого разговора оба адвоката согласно кивнули головами и вернулись на свои места. Лорд Баксфилд щелкнул судейским молотком:
— Итак, стороны защиты и обвинения исчерпали свои аргументы, все свидетели допрошены, все улики предъявлены. Завтра адвокат подсудимого мистер Скеррит, его подзащитный мистер Шеллен и государственный обвинитель мистер Файф в названной мною последовательности произнесут свои последние речи. Однако, господа, должен сообщить вам, что сегодня утром в Вестминстерском дворце прошло заседание комитета апелляционного суда палаты лордов под председательством лорда-канцлера. — В скрипучем голосе лорда Баксфилда явственно чувствовались обертоны досады и раздражения. — Среди рассмотренных на комитете вопросов были затронуты проблемы и нашего процесса по обвинению Алекса Шеллена в государственной измене. Канцлерский суд счел неприемлемым в ходе судебного расследования по обвинению конкретного военнослужащего ставить под сомнение правоту военных действий государства. В связи с этим, кхе, кхе… приняты следующие решения, не подлежащие оспариванию.
