1.00 ПРОЛОГ Я — счастливый человек!
Оглядываясь на 75 лет моей сознательной жизни, я сделал вывод, что был убережен. Считаю себя счастливчиком, хоть и судьба меня изрядно потрепала. Но в течение многих лет меня терзают несколько вопросов: «Почему так повезло именно мне? Почему в мире я повсюду вижу столько страданий? Почему невинные люди умирают в страшных муках, в то время как мне, сильно приближавшегося к такому же концу, удавалось вырулить?»
Я осознанно выразился «вырулить», т. к. мне все кажется, что в определенном направлении был направлен не самим собой. От меня зависело лишь то, что я целеустремленно двигался в этом направлении и отдавал свои силы, чтобы удерживаться на этом пути. Почему я получил такую фору — я не знаю! Правда, давно произошел один случай, который нельзя забыть:
В мае 1944 года одна цыганка нагадала мне следующее: «Ты человек, в чьей жизни было много счастья. И оно будет еще. Но есть одно „но“: твое счастье будет часто заключаться в том, что ты будешь спасаться из абсолютно безвыходных или щекотливых ситуаций».
Затем она добавила: «Твоя жизненная линия мне показывает, что ты проживешь до 100 лет».
Затем она поднялась и отправилась своей дорогой.
Если читателя заинтересуют подробности этой встречи, то он сможет найти их в главе «2.06 Школа учений Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина» этой книги.
Со дня того предсказания прошло 64 года, и всегда есть причины вспомнить о сказанном. Ведь в тяжелых ситуациях мне так и удается справляться с трудностями. Но успех никогда не остается один, и мне приходится снова и снова повторять: «В этот раз опять повезло!»
Оглядываясь назад, я иногда себя спрашиваю:
«Была ли то действительно цыганка, или это был все же мой ангел-хранитель, облачившийся в человеческое тело?»
Около 30 лет назад мой московский друг попросил одну русскую женщину, известного астролога, составить для меня гороскоп. В качестве исходных данных ей предоставлены были только мои точные дата и место рождения. Я был премного удивлен некоторым тонкостям моей жизни в составленном гороскопе, о которых могли знать лишь близкие мне люди. Более всего впечатлило последнее предложение текста: «У человека три ангела-хранителя».
И теперь, когда я оглядываюсь на свою 85 летнюю жизнь, мне кажется, что задача ангелов-хранителей состоит не только в сохранении и спасении, а также и в том, чтобы явь этих факторов донести в сознание береженого. Это происходит в частности тогда, когда осознаешь, что перед взлетом неминуемо резкое падение вниз. Амплитуда таких жизненных поворотов у каждого человека имеет свою единственную величину и форму. В моем случае она иногда принимает форму гротеска…
Рассматривая с этой точки зрения всю мою турбулентную жизнь, нельзя не отметить, что мои три ангела-хранителя помимо их сверхчеловеческих способностей, обладали и простой человеческой слабостью. Иногда они приходили на помощь слишком поздно, и тогда я падал в слишком глубокую бездну, пока снова не поднимался с их помощью. В качестве компенсации за это, они, помимо «спасения», порой предлагали и облегчение, которое едва можно измерить, попадая в различные ситуации и условности. Так я пережил много счастливых моментов и случаев в разных местах и в таких ситуациях, в которых многие люди приходили в отчаяние от страданий, обрушивавшихся на них.
Таким образом я хочу рассказать в этой книге не только о спасении, а также и о неожиданно появлявшейся удаче и выдающихся событиях в моей жизни, в которой несчастье и затруднительная ситуация не такие уж и редкие попутчики.
1.01 ДЕТСТВО
Родился я и вырос в одной маленькой деревушке в Центральной Германии, чьи жители почти без исключения работали на одном поместье и жили в домах, принадлежавших помещику. Они не были крепостными, однако зависели от работодателя в такой степени, что различие между их статусом и статусом крепостного было небольшим. Отец был учителем деревенской школы.
Помещики этой местности почти все относились к Немецкой национальной народной партии, в которую после Первой мировой войны в основном вступили предприниматели и дворянство. Работники из поместий не были членами партий их работодателей, но «морально» они должны были во время выборов ставить крестик напротив партии, к которой относился их хозяин. Кто этого не делал, мог рассчитывать на увольнение. Голосование было едва ли тайным, и имелись методы, которыми помечались подозрительные листы для голосования. Одним из изобретателей этой методы был также и мой отец, который вместе с ветеринаром, бухгалтером (управляющим финансами) поместья, инспектором поместья и инспектором полей образовали группу уважаемых людей деревни. Один из них, а именно ветеринар, был нацистом, которого остальные члены «деревенской интеллигенции» старались избегать.
В мои детские годы я редко видел отца. В 1925 году его избрали в прусский ландтаг, и он, будучи депутатом и лоббистом землевладельцев и дворян, в основном находился на месте съездов, в Берлине. Сын горняка, он тем не менее чувствовал себя частью высшего общества, т. к. во время Первой мировой он за «храбрость перед лицом врага» от рядового дошел до лейтенанта. Офицеры кайзеровской армии были все в основном дворяне, и если в их касту попадал кто-то из «народа», то от него ожидали соответствующего поведения.
Мы, три его сына, также воспитывались в свете жестоко консервативного мировоззрения. Еще перед тем, как пойти в школу, я уже знал, что Версальский договор был позором для немецкого народа, что союзники навязанными нам репарациями, уничтожили нашу экономику, что они отняли у нас около 15% территории, что наши вооруженные силы могли иметь в своем составе только 100 000 человек и что не имели права содержать тяжелые орудия, танки и боевые самолеты. Мы знали, кто был кровным врагом Германии. Это были французы, о которых мы уже в детстве пели песню:
Наш командир сел на коня,
привлекая нас на поле боя.
Разобьем Францию до конца,
погибнем смелым героем.
В редкие часы, когда мы были вместе, отец рассказывал нам о войне, и мы, дети, гордились его отвагой. Война мне казалась очень привлекательным событием и я задавал себе вопрос, будем ли мы участвовать в следующей? Мы этого желали и знали, что война с Францией должна обязательно состояться, дабы восстановить честь Германии.
То, что наш отец был ранен пять раз и что его последнее ранение во время одного из боевых дозоров стоило ему ноги, нас не пугало. Эту жертву на благо «величия нашей отчизны» мы считали абсолютно оправданной, и я думаю, что мой отец считал так же.
Уже в 7–8 летнем возрасте я читал выписываемые отцом военные журналы (отец относился к этому с охотой), учился ориентироваться по картам, передвигаться по компасу. Фотографии английских, французских или американских танков, боевых кораблей и самолетов приводили меня в восторг, и я завидовал детям этих стран, которые могли в живую рассматривать такое «чудо техники».
