ещё не было лишено юных мальчишеских черт. Нико заговорил: «Вот как я пережил войну…»
Фанни остановила фильм и тут же позвонила Себастьяну.
– Когда ты сможешь приехать в Калифорнию? – спросила она.
За несколько недель они посмотрели все плёнки, на которых Нико рассказывал историю своей невероятной жизни. Он подробно описал все свои личности: немецкого солдата, югославского студента, венгерского музыканта, польского работника Красного Креста. Рассказал, как жил с рома, учился подделывать документы, крал форму, выдавал себя за молодого нациста. Поведал о том, какие отношения связывали его с актрисой Каталин Каради, и отметил, что именно она вдохновляла его быть смелым и учила разбираться в кино. Вспоминая ту самую ночь на Дунае, Нико рассказал о том, как узнал Фанни, как счастлив был видеть её живой и как, убедившись, что она спаслась от «Скрещённых стрел», он, воспользовавшись связями Каталин, отыскал Гизеллу – женщину, оберегавшую его подругу, – и отправил деньги священнику, чтобы её освободили.
Услышав это, Фанни разрыдалась.
Нико пересказал сотни диалогов. В течение многих лет он говорил миру одну ложь, но перед камерой озвучивал только правду, как будто, не имея возможности ни с кем ею поделиться, он скрупулёзно старался сохранить каждый её кусочек.
На последних кадрах он оставил указания насчёт того, как должно быть разделено его имущество. Всё, чем он владел, – украденные из венгерской церкви сокровища и каждый пенни, заработанный им на фильмах, – должны были получить семьи выживших евреев, имена которых хранились в картотеке Нико. На протяжении многих лет он летал в Европу, чтобы разыскать как можно больше людей – сначала по детским именам, нацарапанным на стенах подвала в польском городе Закопане, а потом и всех других, кто числился в списках пассажиров нацистских поездов из Салоников.
Нико настоял на том, чтобы его средства отправляли детям жертв и детям их детей каждый год 10 августа, пока деньги совсем не закончатся. Он хотел, чтобы это было анонимно, – хэсед шель эмет, акт истинного милосердия, за который не придётся расплачиваться.
В последнем фильме, который Нико снял перед самым отъездом в Грецию, он объяснил, откуда ему известно, что Удо Граф будет в Салониках, – он годами следил за этим человеком, тайно перечисляя деньги некоему американскому сенатору. Нико сообщили, что бывший шутцхафтлагерфюрер забронировал билет из Италии в Грецию на март. Узнав от кинорежиссёра о церемонии, которую устраивал Себастьян, и о том, что на ней будут Охотник и Себастьян, Нико понял, что именно задумал Граф. И он должен был помешать его планам.
Нико поблагодарил Фанни за то, что она нашла его, готовила еду и не заставляла смотреть в глаза собственному отражению, пока он не будет к этому готов, – и, если бы не Фанни, он бы никогда на это не решился. Ещё он был признателен ей за то, что смог хотя бы ненадолго «ощутить, каково это – когда тебя любят».
Последнюю историю Нико приберёг для брата. Нико понимал, что Себастьян считал, будто брат бросил свою семью, но на самом деле после разлуки на железнодорожных путях Нико каждый день делал всё, чтобы добраться до Аушвица. Судя по всему, в день освобождения пленных они разминулись буквально на несколько минут. Но зато Нико нашёл Лазаря и, хоть и не решился рассказать деду всю правду, но всё же вернулся в лазарет и, выдавая себя за врача, провёл с ним последние дни жизни и держал его за руку перед смертью. И все те дни каждый раз, когда слепой заговаривал о чём-то, он всегда просил позвать его «храброго внука Себастьяна».
Нико решил, что брат захочет узнать об этом.
Когда Лазарь умер, Нико вывез тело за пределы лагеря и похоронил его в далёком поле, потому что знал, что дед не хотел бы покоиться на нацистской земле. Он нашёл небольшой валун и использовал его как надгробие. А через год Нико вернулся и на часть своих новообретённых денег купил участок земли, на котором находилась могила. И каждое лето возвращался туда, чтобы омыть камень тряпкой и водой. Нико подумал, что, возможно, Себастьян захочет продолжить это дело.
Что же стало с Удо Графом?
Что ж. По тому, в каком направлении развивалась наша история, вы можете предположить, что Удо получил по заслугам. Но правосудие не даёт гарантий. Это чаши весов, которыми можно управлять.
Удо отрицал обвинения в убийстве, заявив, что выстрелил в воздух исключительно в знак протеста. Он отрицал свою связь с нацистами. Показывал свой итальянский паспорт и утверждал, что он просто националист, который не верит в «ложь о холокосте».
Только когда Себастьян показал в суде нацистское удостоверение, которое отдал ему брат, и сказал: «На этом официальном документе есть отпечатки пальцев Удо Графа», Удо резко изменил свои показания и открыл свою настоящую личность. Граф так и не узнал, что этот документ, как и многие другие в жизни Нико, был подделкой.
Но изворотливый Удо не сдавался. Его адвокаты настаивали на том, чтобы Удо судили в родной стране. И, как бы трудно ни было в это поверить, просьбу одобрили – а произошло это потому, что некоторые греческие чиновники, получившие деньги от анонимных доброжелателей, согласились с тем, что в немецком суде бывшему нацисту изберут более справедливую меру наказания. Освобождению Удо во многом поспособствовало и то, что он в частном порядке угрожал раскрыть имена бывших салоникских коллаборационистов. Удо скрупулёзно вёл записи в дневниках. И один судья, имя отца которого фигурировало на этих страницах, вынес решение в пользу Удо.
Шутцхафтлагерфюрер возвращался домой.
Себастьян и Охотник за нацистами были в бешенстве. Они ворвались в офис прокурора с криками «Кто вам платит?», но ответов так и не получили. Немцы сами во всём разберутся с этим, так им сказали.
На экстрадицию Графа ушло несколько недель. Сначала его хотели посадить на самолёт до Франкфурта, но, опасаясь, что борт может изменить курс и совершить внеплановую посадку в Израиле, Удо попросил отправить его на поезде. И, как ни странно, его просьбу снова выполнили.
Всё это привело в ярость многих людей, которые требовали для Удо тюремного заключения. О нём писали на первых полосах газет. В правительство поступали жалобы.
Однако один человек, достаточно насмотревшийся на то, как этот нацист поступал с другими, пошёл дальше. Правда требует расплаты, будь то в ближайшем или отдалённом будущем. В случае с Удо на это ушла целая жизнь. Но момент наконец настал.
Когда Граф садился в поезд в сопровождении двух греческих полицейских, его переполняла уверенность.
