не могут быть прилежными учениками? – Тейлор неловко переминается с ноги на ногу, но Хью еще не закончил. – Представь, что в Секвойя-Гроув открылась бы своя школа с таким же финансированием, как эта. Как ты думаешь, почему у нас нет этого финансирования? Почему нам до сих пор приходится ездить сюда на школьном автобусе?
Тейлор растерянно что-то мямлит, но, к ее чести, не уходит. Она продолжает задавать вопросы.
Недалеко от приветливого дерева мы встречаемся с Грейс, Юми и Оливией. Селеста уводит их, чтобы показать еще несколько картин.
Мы с Тией ложимся на траву под деревом и слушаем музыку, доносящуюся со двора. Мы ничего не говорим, а просто удовлетворенно молчим. Мне кажется, будто я воспарила в ясное светлое небо. Может, миз Уиттакер на нас еще отыграется, но мне все равно. Наши истории звучат повсюду.
Наши истории обрели форму и цвет, были рассказаны на бумаге и в изображениях, прозвучали из наших уст и в записях в интернете. Мы вернули себе контроль над нарративом, и нас услышали.
Наши слова – не только меч и щит.
Они – еще и мосты.
Глава 75
Войдя в дом, я чую аромат курицы в соевом соусе, и мой рот моментально наполняется слюной. Мне представляется огромный котел куриных ножек и яиц, сваренных в соевом соусе с чесноком и щепоткой сахара. Я практически ощущаю во рту этот солоновато-сладкий вкус. В начальной школе мне всегда было стыдно, когда мама давала мне с собой что-то подобное. Другие дети кривились от отвращения и говорили: «Фу, почему эти яйца коричневые? Какая гадость!» или «Буэ! Похоже на собачий корм!» Иногда они даже пересаживались за другой стол, подальше от меня. Но теперь, если я приношу с собой курицу в соевом соусе, мне непременно приходится с кем-то поделиться. Чаще всего с Тией, хотя Уэс и Сионе тоже никогда не отказываются от еды.
Наш протест состоялся неделю назад, но меня до сих пор переполняет эйфория. Я скидываю кроссовки, и они улетают за порог. Подобрав их, я подхожу к стойке для обуви у дверей, но мое место на верхней полке занято чьей-то крупной парой коричневых кожаных ботинок. Кто это у нас в гостях? Я ставлю свои кроссовки рядом со стойкой и кричу:
– Мама! Па! Я дома!
– Цзай чжэли![46] – отзывается мама с кухни.
На столе стоит сервиз, доставшийся маме от ама, – позолоченный, украшенный цветами. Над крошечными чашечками витает пар. Мама с папой посмеиваются, сидя за столом и разговаривая с нашим гостем. Наверное, пришел кто-то важный, раз они достали самую красивую посуду и дорогие чайные листья.
Я захожу на кухню и растерянно моргаю. Должно быть, глаза меня обманывают.
Это Натаниэль Макинтайр.
У меня дома. За моим обеденным столом. Разговаривает и смеется с моими родителями, будто так и надо.
Прежде чем я успеваю сбежать, папа говорит своим учительским тоном:
– Мэй, мистер Макинтайр зашел, чтобы с тобой повидаться. Мы немного поболтали. – Папин голос звучит дружелюбно, но мне слышится в нем одновременно извинение и назидание. Что-то вроде: «Извини, что не предупредили, но лучше бы тебе быть повежливей».
Мистер Макинтайр с улыбкой поворачивается ко мне:
– Привет, Мэйбелин. Ты, наверное, удивлена.
Еще бы. Я неестественно смеюсь:
– Да, вроде того.
Подобрать более вежливые слова мне не удается. На самом деле мне хочется сказать: «Да как тебе хватило наглости заявиться ко мне домой и пить мамин лучший чай из ее лучшего сервиза!»
Застыв в дверях, я разрываюсь между неприязнью к мистеру Макинтайру и желанием наложить себе огромную миску риса с курицей. Надеюсь, родители не предложили ему остаться на ужин, а то с них станется. Мне очень хочется написать Тие. Вместо это я выдавливаю:
– Давно вы пришли?
Он смотрит на золотые наручные часы со стрелками. Наверняка безумно дорогие.
– Около часа назад. – Он улыбается и смотрит на моих родителей. Те утвердительно кивают. – Мне повезло, что я застал твоих родителей.
Тех самых родителей, которых ты обвинил в доведении сына до самоубийства? Мою маму, которую ты пытался уволить? Я открываю было рот, чтобы сказать это вслух, но ловлю осуждающий папин взгляд и говорю:
– Удачное совпадение.
Сегодня после уроков я на пару часов задержалась в редакционном классе вместе с Тией и Селестой. Мы читали опубликованную в «Еженедельнике» статью о нашем протесте и просматривали накопившиеся за неделю посты. Скорее всего, нас до сих пор не отстранили от занятий только благодаря тому, что реакция на мероприятие оказалась по большей части положительной. Некоторые СМИ похвалили школу за поддержку самодеятельности учащихся. Миз Уиттакер, вероятно, боится испортить хорошее впечатление, наказав нас.
Нам даже начали писать ученики из некоторых школ в Висконсине, Аризоне и окрестностях Сан-Франциско. Они тоже хотят организовать нечто подобное. Но, конечно, я об этом молчу. Я просто стою у стенки, пытаясь продумать план побега.
– Мэйбелин, я понимаю, что мое присутствие, вероятно, стало неприятным сюрпризом. Буду краток. Я много думал о том, что услышал на протесте. У меня есть кое-какие вопросы. Я пытался задать их Джошу, но он не хочет со мной разговаривать. – Лицо мистера Макинтайра на миг искажается от боли, его щека подергивается. – Учитывая обстоятельства, мне не следовало являться к вам без приглашения, но я не знал, куда еще пойти. Джош упоминал, что ты ему дорога.
Он аккуратно ставит красивую мамину чашечку на стол.
– Надеюсь, ты не откажешься со мной поговорить. Я понимаю, что о многом прошу.
«О многом» – это мягко сказано.
Папа предлагает пойти наверх вместе с мамой, чтобы оставить нас с мистером Макинтайром наедине, но я вместо этого показываю на входную дверь.
– Давайте посидим снаружи.
Почему-то мне кажется, что на улице будет немного безопасней, чем на кухне. Там у меня будет возможность в случае чего забежать в дом и захлопнуть за собой дверь.
Мама кивает и вручает мне куртку. Я догадываюсь, что она останется поблизости и будет за нами приглядывать. Эта мысль меня успокаивает. Мистер Макинтайр ждет, пока я сяду на крыльцо, потом усаживается рядом – к моему удивлению, даже не стряхнув грязь. Несколько минут мы сидим молча, наблюдая, как темнеет небо. По улице проходит мама с ребенком на трехколесном велосипеде с широким рулем.
– Послушай, Мэй – можно называть тебя Мэй? – начинает мистер Макинтайр спокойным, но властным тоном. – Скажу откровенно, на первых порах я не обратил особого внимания на всю эту шумиху. Считал, что она утихнет сама собой. Звучит цинично, особенно сейчас, когда я узнал больше о твоей семье. Но поначалу это казалось мне мелочью.
Я прикусываю губу, взбешенная его словами. Слегка сгорбившись, мистер Макинтайр продолжает говорить:
– Мы с Джошем всегда были близки, но в последние месяцы он отдалился от меня. Я думал, все дело в стрессе из-за учебы. Мне даже в голову не могло прийти, что он так расстроился из-за моих слов. А потом случился твой протест. Не знаю, как ты уговорила Джоша принять участие, но это был блестящий ход. После этого я не мог не прислушаться.
– Мы не хотели, чтобы он выступал. Это не было частью плана, – раздраженно говорю я. – Он действовал по своей воле.
– Ох. Я не знал. – Мистер Макинтайр обескураженно моргает и скребет за ухом. – Я прочитал несколько рассказов, которые он мне передал, и обещал прочитать остальные. Я даже взял экземпляр школьной газеты. Мне правда хотелось бы понять, Мэй. Но Джош отказывается со мной говорить. Я знаю, что вы были друзьями. – Он смотрит на меня с надеждой, будто я могу помочь ему во всем разобраться. Меня злит, что он возлагает на меня эту обязанность. И это после всего, что он натворил! Какая наглость – заявиться ко мне домой, воспользоваться вежливостью моих родителей и потом вывалить на меня свои эмоциональные проблемы.
Я молчу, и он продолжает говорить:
– Почему одна история должна быть важнее другой? Если я правильно тебя понимаю, все наши истории заслуживают быть услышанными, разве не так?
Я даже не знаю, с чего
