доносятся выкрики: «Да-а!», «Скажи еще раз, погромче!»
Я упираюсь ногами в пол, как Тия, и чувствую прилив силы.
– Наше молчание позволяет людям вроде Нейта Макинтайра контролировать нарратив. Переписывать наше прошлое так, как ему удобно, и определять наше будущее. Но каждый раз, когда мы подаем голос, нами движет любовь. С помощью любви мы преодолеваем страх.
Я делаю шаг назад и поднимаю руку над головой. Некоторые ученики тоже вскидывают вверх кулаки.
– Мы не боимся. Мы не станем молчать. Мы сами расскажем свои истории, и мы обретем силу! – Я смотрю в небо, пытаясь отыскать там Дэнни, и шепчу: – Это для тебя, гэ.
Я бросаю микрофон.
Глава 74
Тия обнимает меня до хруста в костях.
– Ты выступила просто потрясающе, – шепчу я. – Жду не дождусь, когда смогу послушать твое пение на Бродвее. Только не забывай подкидывать мне бесплатные билеты, когда прославишься.
– Нет, Мэйдэй, это ты выступила потрясающе. Оглянись.
Все вокруг хлопают, кое-кто даже стоя. На миг я чувствую себя суперзвездой.
Диджей встает за микшер и включает музыку. Народ на лужайке начинает танцевать, пока на террасу не выходит миз Уиттакер. Она жестом просит диджея убавить звук, берет микрофон Тии и объявляет, что музыка с танцами разрешаются до конца обеденного перерыва, после чего учащиеся обязаны вернуться на уроки. Все радостно вопят, и диджей снова делает звук погромче. Я улыбаюсь Тие, без слов говоря: «Ты веришь, что мы правда это сделали?» Она улыбается в ответ: «Конечно верю».
Мы вместе произносим одними губами:
– Иммигранты. – И улыбаемся еще шире.
Я беру Тию за руку и пытаюсь протиснуться через столпотворение перед террасой. Маме с папой я отправляю сообщение, чтобы оставались на месте. Меня то и дело пытаются остановить, обнять, спросить о чем-то, и мне не хочется быть невежливой, но я должна поскорее увидеть родителей.
Еще издалека я замечаю, что с ними разговаривает миз Дэниелс. Когда я приближаюсь, она обращается ко мне:
– Я как раз говорила твоим родителям, как мы все тобой гордимся, Мэй. – Она подмигивает и сжимает мое плечо. – Я знала, что ты справишься. Увидимся на уроке.
Мой папа невольно начинает пританцовывать под музыку, но мама нервно улыбается и явно чувствует себя не в своей тарелке среди разбушевавшихся подростков. Родители Тии выглядят примерно так же. Марк держит обеих наших мам за руки, видимо, чтобы они не сбежали. Завидев Тию, доктор Дюверн торопливо подходит и заключает ее в объятия. Он шепчет ей что-то, от чего она широко улыбается и закрывает глаза. Марк протягивает руку и дергает ее за ухо.
– Мама! Па! Что вы здесь делаете? – кричу я, подбегая к ним. Мой голос звучит скорее сердито, чем восторженно. Неподалеку, рядом с очередным рисунком, я замечаю Селесту и жестом подзываю ее ближе.
Папа указывает на Марка.
– Марк позвонил и сказал, что нам стоит прийти.
Марк вглядывается мне в лицо, и я прикусываю губу. Мое сердце бултыхается в груди, как выдра на волнах. Мне столько всего нужно сказать, что я не знаю, с чего начать. Я поднимаю взгляд и говорю тише, чем собиралась:
– Спасибо, Марк.
– Для тебя – что угодно, Мэй, – отвечает он. Только Марку под силу сказать нечто подобное совершенно серьезно. Он говорит искренне, и я это знаю. Пару секунд я смотрю ему в глаза, надеясь, что он сможет прочесть во взгляде мои чувства.
Тия высвобождается из папиных объятий, смотрит на нас с Марком и бормочет:
– Вам нужно что-то сделать с вашим накалом страстей. Это невыносимо. – Я толкаю ее в бок, и она смеется. – Я серьезно, между прочим.
Мама приглаживает мои волосы:
– Не представляю, как тебе удалось выступить перед такой толпой, мэймэй. Сясы лэ[45]. Почему ты не расчесалась?
Я качаю головой и вздыхаю. Но моего старого приятеля, бегемота неодобрения, нигде не видно.
– Мне некогда было думать о прическе, мам, я планировала школьный бунт!
Папа обнимает меня и говорит:
– Я даже расплакался, Йем. Ты загорелась. Или зажгла? Я вечно путаюсь в этих ваших выражениях.
Я трясу головой:
– Нет-нет-нет, пап. Больше никакого сленга. Я не могу это слышать.
– Как бы там ни было, ты меня потрясла. Ты потрясла всех.
Тия пропевает строчку из «Гамильтона», немного ее перекраивая:
– Ты всех нас потрясла… Мэйдэй.
Мама берет мои руки и сжимает:
– Я так тобой горжусь, Мэйбелин.
Мое сердце вот-вот взорвется фонтаном конфетти. Потом мама говорит:
– Если бы Дэнни был здесь, он бы сделал для тебя отброс микрофона. Чтобы тебе не пришлось делать его самой.
Подошедшая Селеста невольно фыркает и смеется. Тия, Марк и я чуть не падаем на землю от хохота. Даже папа начинает хихикать. Мне удается выдавить:
– Бросок, мам! Бросок микрофона! Не отброс! Отбросы – это другое!
Мама смущенно прикрывает рот ладонью, от чего мы еще сильнее заливаемся смехом.
Позже мои родители уезжают обратно на работу, Марк идет к своим друзьям, а мы с Тией и Селестой прогуливаемся по школьной территории. Селеста фотографирует картины и другие произведения искусства, а Тия листает посты под хештегом #РасскажиСвоюИсторию. Их набралось немало: фото, видео, мемы, цитаты, размышления, целая куча селфи с подписями вроде «Зацените, что сегодня было в школе!». Я мысленно напоминаю себе не лезть в комментарии. Тия показывает нам фото, на котором я произношу речь перед толпой школьников, а потом Селеста находит видео с пением Тии. Та хватает телефон со словами:
– А у меня ведь отлично получилось.
Мы пихаем ее локтями.
– Не прикидывайся, что ты удивлена, – говорю я. – Ты знала, что у тебя отлично получилось.
Тия разводит руками и делает пару шагов назад с видом «Ну да, ничего не поделаешь». Потом Селеста вдруг заявляет:
– Я откажусь от стажировки в Google.
Мы с Тией смотрим на нее, раскрыв рты от изумления. Тия говорит:
– Договаривай, не томи!
– Нечего договаривать. Я просто откажусь. Я думала об этом с тех пор, как начала делать рисунки для нашего протеста. Мне очень понравилось над ними работать. Я думаю, если родители Мэй смирились с ее выступлением – особенно после всего, что выпало на их долю в этом году, – то и моя мама как-нибудь переживет мой отказ от стажировки. Я лучше поищу какую-нибудь программу по обучению рисованию.
– Твоя аи из Сакраменто снова будет говорить, чтобы ты со мной не водилась, – говорю я со смехом. – Но плевать. Это отличные новости!
– Да кого волнует ее мнение, – говорит Селеста. – В общем, я просто хотела рассказать вам заранее. Родителям я скажу сегодня, чтобы не успеть струсить. – Мы обнимаем ее и, держась друг за друга, направляемся к приветливому дереву.
Грейс выложила свое видео, и оно уже набрало более пяти тысяч просмотров. Это по одному просмотру на каждого ученика и учителя в старшей школе Секвойя-Парк и еще тысяча просмотров от людей за пределами школы. Наши истории распространяются.
Я окидываю взглядом лужайку. Кое-кто по-прежнему танцует, но многие другие увлеченно читают газету. Небольшая стайка ребят расспрашивают Хью о том, каково ему каждый день ездить в школу из соседнего города. Тейлор Харлоу, девочка, которая попыталась обнять меня в первый учебный день, очень удивлена.
– Погоди, – говорит она Хью, – то есть почти всем школьникам из Секвойя-Гроув приходится ездить на учебу в соседние города, потому что у вас нет своей общеобразовательной государственной школы?
– Ага, – терпеливо отвечает Хью.
Тейлор пытается осознать эту информацию.
– Может, оно и к лучшему. Дети из Секвойя-Гроув могут посещать хорошие, престижные школы… – Она растерянно хмурится, будто сама понимает, как странно это звучит.
– А ты как думаешь, Тейлор? – спрашивает Хью и подмигивает мне, когда я прохожу мимо. Он хитро улыбается, но пытается скрыть это от Тейлор. Ох, она даже не представляет, что ее ждет. Я посмеиваюсь. – Ты считаешь, что школа, в которой учатся преимущественно темнокожие дети, не может быть престижной? Или что дети вроде меня
