— все кабинки в душевой раздельные — и обед.
И вот за обедом я уже смог перезнакомиться с остальными и кое-что себе уяснить заодно.
Вопреки моим ожиданиям, что джаггеры это дворяне, а дредноутами становятся простолюдины, оказалось, что курсантов благородного происхождения почти половина.
Ситуацию мне объяснил мой сосед за столом, Виктор.
— Ну смотри. Вот ты родился в хорошей семье с традициями и богатым прошлым, получил определенное воспитание — но тут незадача, у тебя магический дар такой, что только свечку зажигать. Как ни старались ты и твои родители — все впустую, рудиментарный дар, который нельзя развить. Или вовсе господь пожадничал. А ты хотел бы родине послужить, да место достойное в жизни занять, и в остальном ты очень так ничего себе человек, задних не пасешь и не из робкого десятка. И куда тебе податься? Если светлая голова — можно в офицерку, но то лотерея. Можно ведь карьеру и не сделать. Да и кто такой нынче пехотный офицер или танкист? Но если качества позволяют тебе сюда пройти — то это, пожалуй, лучший твой шанс. Сюда немногие проходят, ты тут — значит, ты уже в какой-то мере избранный. А дальше все в твоих руках.
— Хм… Ты так это расписал, словно это прям твоя биография…
— Это и есть моя биография, — вздохнул Виктор. — Папа — четвертый уровень, мама — пятый. А у меня единичка с минусом, я могу запитать максимум фонарик, но никак не джаггернаутский доспех. И что делать в таком случае человеку, который с детства мечтал быть героем? Протирать штаны в танке или в штабе? Я предпочел сюда.
Заодно я как бы невзначай попытался полюбезничать с девушками — из них две некрасивые, причем обе спортсменки, что характерно. Оказалось — обе из бойцовских видов спорта, и обе так примерно по двадцать четыре года или все двадцать пять.
— А, так мы с вами одного поля ягоды, — хохотнул я, — я как бы тоже того… На арене дрался. Только подпольной. А чего вы спорт на военку променяли?
Девушкам явно польстило, что к ним деликатно подкатывает или пытается подкатывать новенький, самый сильный парень из отряда, да еще и собой он ничего так, потому обе довольно ответили довольно откровенно. Причем ответ у них был один и тот же на двоих: потому что в двадцать пять в спорте ловить уже особо нечего, если до этого не удалось ничего впечатляющего наловить, а особенно это касается женского спорта.
— Тут понимаешь какое дело, — сказала одна, назвавшаяся Илоной. — Женские боевые искусства — штука не настолько же популярная, как мужские. И тут мало хорошо драться — надо еще и смазливое личико иметь.
— Типа, рекламные контракты и все такое достаются более красивой, а не той, которая победила?
— Вот-вот… А ты откуда знаешь?
— Моя бывшая тоже нашего поля ягодка.
И тут отозвалась третья, намного более симпатичная, но которая мне почему-то сразу не понравилась.
— А ты-то сам как тут оказался? Я слыхала, в подпольных боях бойцы могут делать хорошие деньги — как победители, так и проигравшие, если хорошо дрались.
И взгляд у нее… оценивающий. Но не такой, каким девушки на парней смотрят, а какой-то другой. Словно патрицианка к рабу на рынке присматривается.
Хотя что это я… Может, мне просто показалось. Отвечу дружелюбно, мне не нужны недруги с первого же дня.
— Ну да, это правда. Пока я дрался на арене — горя не знал. Но с некоторых пор я там больше выступать не могу.
— А чего ж так?
— Просто я там всех победил и со мной больше никто не хотел драться. А жить-то на что-то надо.
Она отхлебнула из кружки и обронила, причем довольно пренебрежительно:
— Да ладно? Вот так прям всех? Ну так ты должен был в процессе долгой серии победных боев дохрена денег срубить, в каждом следующем бою больше, чем в предыдущем. И то, не бывает такого, что с самым крутым никто не хочет драться. Всегда находятся претенденты, желающие сразиться с сильнейшим и всегда публика с радостью поглядит, как их кумир подметает арену очередным дурачком. А вот когда людей действительно выпирают с арены вон — это когда они начинают своих противников калечить.
Черт бы ее взял. Она хорошо шарит в этой теме, оказывается, так что моя версия «всех победил» взяла да обломалась, и за столом повисло подозрительное такое молчание.
— Это не про меня, — миролюбиво отозвался я. — Я никого в больницу не отправлял, давал упавшим подняться и даже пощадил кретина, который грозился меня самого в реанимацию отправить.
— Тогда почему тебя, такого хорошего, выперли?
Вздыхаю.
— Что ж, рано или поздно все становится явным… Слыхала недавно про появление вендиго? Так вот, это я его убил. Голыми руками. И владельцы арены сказали мне, что у них больше нет для меня достойных соперников. И тут ко мне приходит граф Маслов… И вот я здесь по его личному приглашению. Даже отборочные тесты не сдавал.
На несколько секунд повисла тишина, и тут от соседнего стола, где сидело подразделение курсантов старшего курса, донесся голос.
— Вот как? Ну, тогда мне уже любопытно, сколько Маслов за тебя выручит.
Я повернул голову и встретился взглядом с парнем лет двадцати пяти, в котором мне как-то сразу бросилась в глаза какая-то… бывалость, что ли. Что-то в его облике выдавало в нем человека, который видел жизнь не только из университетского окна.
— Что ты имеешь в виду? В смысле — «выручит за меня»?
Тот отхлебнул чая, поставил кружку на стол и сказал:
— Видимо, ты не знаешь, как тут формируются звенья? Самые способные и стоящие дредноуты распределяются между джаггернаутами на аукционе. В буквальном смысле. Джаггернауты, а вернее их влиятельные родители платят за то, чтобы самых крутых дредноутов получили в свое звено именно их отпрыски. Гляжу по вашим лицам — этого никто из вас не знал, да?
Я просто не поверил ушам.
— Да ты шутишь, наверное? Мне не далее как позавчера инструктор рассказывал про принцип «лучшие к лучшим»! Или это вранье?
Собеседник усмехнулся:
— Да нет, почему же… Все упирается в правильные дефиниции. И конкретно Маслов определяет лучшего кадета-джаггера по его родовитости и по тому, сколько денег его батя может отвалить за то, чтобы у сынишки были самые лучшие дреды.
