не было сил на разговоры с несчастной женщиной: беспокойство за сына, которого увели в неизвестном направлении, и страх перед тем, что ожидает Эссекса, заставили позабыть обо всем остальном.
Джули помогла мне надеть лиловое платье и уложила волосы. Я капнула немного духов на шею и запястья и отправилась в столовую. При моем появлении Тюремщик встал, дожидаясь, пока я займу место справа от него.
– Как прошел день? – Я растянула губы в милой улыбке, мысленно добавив: «И куда ты увел моего сына?»
– Если я говорю, что ниггеры – это товар, нечто вроде мебели, мои слова следует понимать буквально. Понятно?
– Понятно.
– И поэтому ты больше не будешь действовать у меня за спиной, позоря меня своим милосердием. Понятно?
Как он узнал о моем ночном посещении тех, кто остался лежать во дворе, умирая от лихорадки и жажды?
– Мне не нравится, когда ты самовольничаешь. – Лапье вытер салфеткой жирные губы.
Я опустила глаза и склонила голову, надеясь, что вид у меня достаточно смиренный.
– В том деле, которым я занимаюсь, нет места жалости. Тебе это понятно?
– Да, понятно. Обещаю, больше такого не повторится.
– Я был слишком мягок с тобой, вот в чем моя главная ошибка. И ты, видать, подзабыла, кто тут хозяин.
– Нет, я помню.
– Так скажи это вслух. – Он ударил кулаком по столу. – Скажи, черт тебя подери!
– Ты мой хозяин.
– Я испортил тебя.
Он одним глотком допил бокал. Я сидела неподвижно, боясь пошелохнуться.
– Наверх! – прорычал Тюремщик.
– Разве… разве мы не подождем десерта? – заикаясь, пролепетала я. – Хочешь, поиграю для тебя?
– Наверх, сию минуту! Да пошевеливайся, – гаркнул он.
Я бросила салфетку на стол, отодвинула стул и двинулась к выходу из столовой. За спиной слышалась тяжелая поступь Тюремщика. Его шаги гулким эхом отдавались в ушах, но не могли соперничать с бешеным стуком моего сердца. Оказавшись в спальне, Лапье захлопнул дверь, приказал забраться на кровать и встать на четвереньки, а сам пристроился сзади и задрал мне подол платья. Я едва могла дышать, когда его мясистые пальцы стиснули горло и он грубо вошел в меня.
– Ты моя, Фиби Долорес Браун. Я – твой господин! Скажи это вслух!
Задыхаясь, я выдавила требуемые слова.
Лапье ослабил хватку, но продолжал двигаться внутри меня. Он и прежде вел себя довольно бесцеремонно, но настолько грубо – никогда. Я попыталась привычно раствориться в собственных мыслях, однако жгучая боль мешала забыться. Я живу в большом доме, рожаю ему детей, помогаю вести дела, но все это не имеет ни малейшего значения: я ничем не отличаюсь от остальных рабов, которых заковывают в цепи, ведут на аукцион и продают, как мебель. Мое привилегированное положение не поможет, когда хозяину вздумается вцепиться мне в волосы, сдавить шею и зверски изнасиловать. Закусив губу, я молча ожидала финала пытки. Когда Тюремщик наконец сполз с меня и, рухнув поперек кровати, провалился в сон, я кое-как доковыляла до своей комнаты и заперла дверь на ключ. Глаза у меня оставались сухими: я отказалась дать волю слезам.
* * *
Я закончила принимать ванну и втирать бальзам в синяки на шее, когда заметила через окно бредущего по двору Монро. Голова мальчика была опущена, плечи согнуты. Мне стоило огромных усилий не распахнуть створки окна и не позвать сына. Шестилетний ребенок оказался пешкой в чужой игре. Ах, если бы можно было спрятать его в тайнике, который я устроила под половицами, – там, где хранились красное мамино платье, деревянная половинка сердечка Эссекса и деньги, которые я понемногу отщипывала от сумм, выдаваемых Тюремщиком для покупок на рынке. Но я не могла защитить Монро. Чтобы спасти моего мальчика, требовался надежный план.
Глава 28
Бостонский лев
Почти все, что связано с транспортировкой рабов, происходило под покровом ночи, пока те, кому в этой жизни повезло больше, мирно спали в своих кроватях. Эссекса должны были доставить в Ричмонд 16 июля. Тюремщик потратил массу времени и сил на подготовку к прибытию узника. Мне и прежде доводилось видеть немало ужасных сцен, когда Лапье с удовольствием наказывал заключенных, но сейчас его азарт превратился в настоящую страсть, что держало меня в постоянном напряжении. И все же страшно было даже представить реакцию Тюремщика, узнай он, что Эссекс – отец Монро. Я благодарила Бога за пренебрежение, с которым хозяин относился к моему сыну, потому что при внимательном взгляде на мальчика сходство стало бы очевидным. А если бы такое произошло, мой возлюбленный наверняка был бы обречен на верную гибель.
Накануне знаменательного дня Тюремщик никак не уходил спать, хотя уже давно стемнело. Он сидел в гостиной, пил виски и грыз арахис. Я надеялась, что тяжелое опьянение не заставит Лапье совершить какое-нибудь безумие еще до наступления утра, и предложила поиграть для него, чтобы немного отвлечь и снизить напряжение. Но Тюремщик был не в настроении слушать музыку и велел мне отправляться наверх. Что же, это оказалось даже к лучшему: тюремный двор, по которому проведут узника, был отлично виден из окна моей спальни. Я зажгла свечу, уселась и стала ждать. Поначалу я пыталась читать, но мысли об Эссексе мешали сосредоточиться, слова путались, смысл прочитанного ускользал. В результате я сдалась и отложила книгу. Интересно, как сейчас выглядит любимый, не забыл ли он меня? Искал ли в Массачусетсе или давным-давно оставил надежду и связал жизнь с другой женщиной?
Несмотря на напряженное ожидание, я оказалась совершенно не готова к тому, чтобы увидеть Эссекса. Когда ворота распахнулись и он усталой походкой вошел внутрь, я вздрогнула, по спине пробежал холодок. Голова узника была опущена, он сильно горбился. Видимо, путешествие далось Эссексу нелегко: белая рубашка превратилась в засаленные серые лохмотья, всклокоченные волосы и борода слиплись от грязи. Узника сопровождали четверо белых мужчин.
Тюремщик вышел из дома и нетвердой походкой направился навстречу прибывшим, раздавая по пути указания охранникам. Его широкая спина закрыла от меня Эссекса. Мне хотелось распахнуть створки окна и выкрикнуть имя возлюбленного. Один из сопровождающих дернул цепь, заставляя невольника прибавить шаг. Эссекс поднял голову, оглядывая место, куда его привели.
– Посмотри наверх, дорогой. Я здесь, здесь! – в тщетной надежде шептала я.
Когда охранники вместе с заключенным пересекли двор и скрылись в тюремном бараке, я поняла, что все это время почти не дышала. Подступившая слабость заставила рухнуть на стул. Я сгорала от желания увидеть Эссекса. Но сделать это прямо сейчас было бы полнейшим безумием, к тому же я не слышала, чтобы Тюремщик вернулся
