Сможет ли телепатка меня переиграть? Увидим.
Московская усадьба Горнорудовых почти не изменилась. Массивные колонны, мраморные ступени, идеально подстриженные кустарники. Всё, как положено.
Мы с Настей входим внутрь, в прохладные полутёмные коридоры, и, пройдя через несколько просторных залов, наконец оказываемся в гостиной. Просторная комната, залитая мягким светом, с полированными до блеска столами и старинными портретами на стенах. В воздухе витает тонкий аромат хвои и терпких духов.
— Кто пришел, гляньте-ка, — раздается недовольный мужской голос
В гостиную заходит не кто иной, как барон Павел Горнорудов.
— Здравствуйте, Павел Тимофеевич, — приветствую я, вежливо кивнув.
— Данила Степанович, — отзывается он, голос звучит сухо и напряжённо. — Я приехал забрать свою дочь.
Ситуация накаляется мгновенно. Его взгляд падает на Настю, которая стоит рядом со мной. Он даже не пытается скрыть свои чувства. Ноздри раздуваются, а пальцы сжимаются в кулаки.
— Почему ты стоишь так близко с чужим мужчиной? — резко одёргивает он дочь. — И что это за кольцо у тебя на пальце?
Настя испуганно переводит взгляд на меня, но я не тороплюсь отвечать. Позволяю его ярости немного повариться в собственном соку. Пусть наберёт обороты.
— Это подарок, — наконец спокойно отвечаю я, заметив, как барон впивается глазами в сверкающее колечко на её руке.
В комнате на мгновение повисает напряжённая тишина. Настя удивлённо моргает, краснея и теряя уверенность.
«Данила, но ты же говорил, что дал кольцо на время моего гостевания…для моей защиты!» — по мыслеречи восклицает она, и в этот момент я мягко касаюсь её разума, передавая мысленное сообщение: «Планы изменились».
— Подарок? — Павел прищуривается, глаза сверкают холодные огнем. — Бриллианты? Кольцо? По какому такому поводу?
Я делаю шаг вперёд, слегка закрыв плечом Настю.
— Я не говорил Насте, по какому поводу, — тихо говорю я, выдерживая его взгляд. — Ибо сначала должен был спросить разрешения ее родителей.
Его брови взлетают вверх, но не от удивления, а от ярости, которая медленно поднимается к поверхности. Он всё понял. Руки дрожат, пальцы сжаты в кулаки, и я вижу, как его мышцы напрягаются под сюртуком.
— Что вы имеете в виду? — произносит он, медленно, почти угрожающе.
Я смотрю ему прямо в глаза.
— Я прошу руки вашей дочери.
Настя резко поворачивает голову ко мне, её глаза расширяются от удивления.
— Правда?!! Даня, это правда?!! — восклицает она, голос звенит от восторга.
Но прежде чем я успеваю ответить, раздаётся взрыв ярости.
— ЧТО⁈ — орёт Павел, его лицо заливается красным, а мышцы на шее вздуваются от гнева. — НЕТ! НИКОГДА! ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ МОЙ ТРУП!
— ДА! ДА! МЫ СОГЛАСНЫ! — вопреки словам барона из коридора раздаётся ещё один голос, громкий и решительный. Конечно, он принадлежит Жанне Валерьевне.— СОГЛАСНЫ!
Сама баронесса уже появилась на пороге с поднятой головой и возбужденным блеском в хитрых глазах.
Лицо Павла искажается, его гнев взмывает на новый уровень, и вдруг его тело начинает трансформироваться. Древесная кора словно растёт из его кожи, покрывая его массивным доспехом. Из груди барона доносится утробное рычание.
Оппа! Похоже, мой будущий тесть сошел с ума от счастья и радости за дочку!
Глава 24
Кремль, Москва
— Влад, нам нужно обсудить одно важное дело, — говорит Царь Борис, его голос глубокий и серьёзный. Он жестом указывает на кресло напротив. — Очень важное, мда.
Красный Влад одним плавным движением опускается в кресло, складывая руки на коленях.
— Заинтриговал, — отзывается Владислав, слегка склоняя голову набок, как ястреб, присматривающийся к добыче. — О чём пойдёт речь?
Царь медлит, словно подбирает нужные слова. В его глазах отражается свет лампы.
— О Даниле, — наконец говорит он, его голос звучит чуть глуше. Кажется, даже сам Борис до сих пор обдумывает, как лучше подступиться к теме. — Вопрос касается не только его, но и государственной безопасности.
Борис делает паузу, словно подбирая слова.
Влад не удивился. Он уже давно няньк…хм, куратор телепата на политической арене.
— Как и всегда, когда речь идет о Даниле. Что именно тебя беспокоит?
Царь откидывается на спинку кресла, скрещивая пальцы перед собой.
— Ни за что не поверишь, но меня интересует его личная жизнь, — Царь делает паузу. — На днях произошло кое-что интересное в моем зверинце. Помнишь огромное яйцо, которое нашли в лесах возле Сибирской Аномалии?
— В золотую пятнышку? — вспоминает Владислав. — Мы еще гадали, что эта за зверюшка.
— Из него буквально вчера вылупился… филин, — поясняет Царь, и Влад удивленно вскидывает брови. — Аномальный филин-птенец. Здоровый как алабай.
Владислав молча хлопает глазами.
— И этот филин заставил меня невольно задуматься. Четыре жены — это серьёзно, — вдруг переводит тему Царь. — И я не удивлюсь, если кто-то из них уже на сносях.
Влад качает головой.
— По нашим данным, пока нет. Охранка следит за ситуацией, но признаков беременности ни у одной из них не обнаружено.
Царь Борис хмурится, его взгляд становится задумчивым.
— Интересно… — протягивает он задумчиво, поигрывая кольцом на пальце. — Хотя это ненадолго. Я уверен, что рано или поздно это случится. Но именно поэтому пора поговорить с Данилой о самом важном. О его будущих детях.
* * *
— Папа! — кричит Настя, делая шаг вперёд, но я мягко останавливаю барышню, преграждая путь рукой.
«Это не безопасно, Насть» — быстро бросаю по мыслеречи
Барон-то явно невменяем. Еще случайно навредит дочери.
Павел уже словно кипит от ярости. Его тело покрылось древесной корой, сформировав массивный друидский доспех.
Настя бледнеет, её глаза широко раскрыты от ужаса, а губы едва слышно шепчут: «Папа, не надо, пожалуйста…»
Мои перепончатые пальцы! И угораздило же меня угодить в семейную драму!
Барон не реагирует на крик дочери. Из-под древесной брони вырывается глухая ругань.
Я сохраняю спокойствие и не спешу надевать доспех. Напасть на гостя в собственном доме — это огромный позор для любого дворянина. Кое-кто не позволит барону это сделать.
И точно — уже раздается командный окрик Жанны:
— Павел! Не смей! — кричит баронесса, вытягивая руку в его сторону.
— Вы уж определитесь, дамы и господа, — произношу я ровным голосом. — Согласны вы или нет?
Барон отвечает лишь низким рёвом, его глаза сверкают ненавистью. Он делает шаг вперёд, паркет трескается под его тяжестью.
Павел уже поднял руку, в которой материализуется
