других, пытаясь заглушить хотя бы свое несчастье неостановимым потреблением?
В гламурном пресс-туре журналист рассказывал про военных наблюдателей в бывшей Югославии, как в ооновских базах в зонах геноцида находили ими же оставленные надписи: UN – United Nothing, Объединенное Ничто. Как спустя годы многие из них кончали с собой: наблюдатели могли лишь наблюдать и ничего больше делать не имели права, даже если при них семьи делили на мужчин и женщин с детьми и уводили куда-то. Была Лейла и в Боснии и Герцеговине, на том самом мосту, где когда-то застрелили короля Фердинанда. Как каждый турист, изучивший хотя бы путеводитель, задавалась вопросом: а если бы не застрелили, может, и Первой мировой бы не было, и Второй … Местные коллеги водили в кафешку в полуразрушенном войной доме, наливали из маленьких турок кофе по-боснийски (ни в коем случае не по-турецки), объясняли, что в этих местах привыкли радоваться каждым мелочи и мгновению.
И Довиль, Довиль … столько чужих родственников, столько лиц. Сначала по отдельности: каждый рассказывает свою историю, вспоминает о том, кто погиб, кто был ему дорог. Кто-то храбрится, держит спину и лицо, хотя внутри – горевание, пропасть. Кто-то дает волю слезам – Лейла кивает, протягивает бумажные платочки и воду. Историю одной из женщин, которая потеряла обеих дочерей, выслушивает из года в год по часу-два подряд, вдыхает один и тот же кислый запах изо рта, не смеет прерывать. Кто-то изо всех сил драматизирует, оговаривает других родственников – как объяснили потом в центре, надеются получить бо́льшую долю компенсации от государства. Таких мало, они напоказ кричат, громко обвиняют и родных, и компанию, и правительство, и арабов, и мусульман, и ее саму. Но почему-то к Лейле рано или поздно проникаются, подписывают все бумаги, только плачут все больше, а у Лейлы после каждого человека и каждого разговора просыпается, расширяется ее собственное сердце, становится размером с Довиль. Делается огромным, экзальтированным, как написали бы в пресс-релизе о новой коллекции … все лучше, чем писать пресс-релизы о новых коллекциях. А потом эти лица уже все вместе кружат, сменяют друг друга, как эпизоды в заставке сериала – на открытии мемориала и каждой годовщине трагедии. Стелла, мертвый зимний пляж и никого, пустота …
Но и тот мир, и этот постепенно расползались нитями сладкой ваты, таяли. На смену приходило что-то отрывочное, бессюжетное. Лейла просыпалась не до конца, чувствовала Кармелиту рядом, засыпала.
Кто-то говорит, гул, ничего не вижу, не понимаю, не пошевелиться.
* * *
Лейла очнулась от белого морока, с облегчением увидела залитый луной борт, подругу у одного из прямоугольных иллюминаторов. Шум моторов шел, казалось, прямо из головы, отсюда, видимо, было это сопр-пр-сопор-пр жу-у-у-х во сне. Кармелита обернулась:
– Ты проснулась? Посмотри, какая красота. Обожаю! – жестом позвала к себе. – Мы скоро будем снижаться. Но ты только посмотри, полюбуйся.
В прежней жизни Лейла летала слишком часто. А еще раньше, в жизни уже позапрошлой, любой аэропорт или самолет были частью чего-то волшебного, нездешнего. Каждый раз они встречали новыми надеждами, новой Лейлой, бессчетными возможностями и реальностями. Это чувство затерлось потом. Очередной перелет стал только способом попасть из точки А в точку Б, необходимостью делить личное пространство с другими. Какое тут может быть волшебство, в иллюминатор она даже и не смотрела. Но Кармелитина страсть к полетам взбудоражила ее, да и сама Лейла летела теперь после долгого перерыва. Как в самый первый полет до Нью-Йорка: тогда она не могла оторвать взгляда от неба и меняющих форму облаков, то и дело дергала соседа за рукав, чтобы поделиться восторгом. «Первый раз летите? – спросил тот устало, предчувствуя долгие часы перелета и джетлаг. – Тогда понятно».
Лейла шла теперь к иллюминатору с ожиданием чуда, хотя и представляла, какой будет вид: города с высоты были чем-то похожи друг на друга, даже совсем разные. Кармелита взяла ее за руку: «Смотри». Под ними плыло темное бесконечное озеро, по берегу ровными квадратами до самого горизонта распределялись огоньки, будто кто-то отмерял линию и аккуратно засаживал в землю семена светлых точек.
– Виерд, никогда такого не видела, – удивилась Лейла.
– Так почти никто такого и не видит! Отсюда ты как птица. Не представляешь, как нам повезло. – Подругу было не остановить. – Не перестаю чувствовать благодарность каждый раз, когда лечу и вижу эту красоту.
– Да и я летала чуть ли не каждую неделю. – Лейла смутилась, увидев недоверие в ответ. – Ай мин, может, и не каждую, но раз в месяц точно. И мы даже вместе летали иногда в командировки. В моем мире.
– Мы экспедировали почту, вместе?
– Ну нет, конечно. Работали в пиар-агентстве, продвигали люксовые бренды в журналах, ну и в соцсетях. – Лейла поймала вопросительный взгляд подруги. – Эм … ай мин, делали так, чтобы про дорогие товары писали редакторы и разные знаменитости, чтобы всем захотелось что-то купить, даже если это дорого и совсем им не нужно.
– Ха-ха, это примерно как твоя работа с Ади?
– Вроде того. Только там лайк никто из работодателей не рвался обеспечивать меня до конца жизни, приходилось работать. – Лейла призадумалась, так ли плохо было ее двойнику с местным Адольфом. Может, в этом мире он и вправду более-менее безобиден.
– Знаешь, даже не представляю себя за такой ерундой. – Кармелита запнулась на мгновение, добавила: – То есть я всегда хотела заниматься чем-то творческим … но в Почте Хайфы такая высокая зарплата и привилегии. Я столько летаю, столько всего вижу. Могу читать книги или думать о своем, подолгу смотреть на облака, горы и реки, как птица, с неба. А раз в несколько лет даже летаю домой в Лондон как настоящий пас-са-жир, представляешь? Как самые влиятельные люди Палестины и Англии. – Кармелита самодовольно закатила глаза, потом с усилием опустила взгляд. – На этой работе порой невыносимо скучно, конечно, и интеллект она совсем не развивает. Доставка писем туда и сюда, планы, отчеты.
– Кармелита, ну, если честно, твоя … твоя работа, да и бенефитс в том мире лайк … в корне не отличались от этой. Все примерно то же.
– Возможно и так. Но здесь же очень красиво, правда? Облака разорваны на клочья ночного неба, луна, звезды.
– Да, красота. Только я ни в одном городе не видела настолько ровные квадраты огней и темноту вокруг. В вашем мире такое часто?
– Думаю, нет, только в городах Африки, – растерялась Кармелита, – это трасса и прожекторы.
– Я даже не знаю, так ли это у нас, в Африке я такого не видела, эт лист,
