топленое молоко, и себя, бледную, даже сероватую под луной. Видела земли и моря, плывущие под ними. И огромный, наполненный светом ее прошлый мир где-то далеко, с муравьиными роями людей на земле и десятками тысяч железных птиц в небе. – Мы часто летаем, ну, как тут ваши посылки и письма, только в каждом самолете много-много людей.
– Ха-ха, знаешь, один мой коллега, противный шотландец с блестящим носом, он много пьет и постоянно задирает всех, наш операционный директор, – Кармелита тараторила. – Так вот, он недавно шутил на встрече, что, если бы люди могли летать как письма, для нас не осталось бы работы.
– Так вы бы этих людей и возили туда-сюда.
– Ха-ха, ха-ха, ты смешная, Лейла, я обязательно предложу коллегам идею. – Подруга развеселилась. – Отправлять людей вместо почты, ха-ха.
– Ну … это не почта, у нас есть авиакомпании с флотом самолетов, аэропорты вроде ваших … И вы же тоже возите людей. Просто в нашем мире мы летаем лайк ну очень много. Хотя и грузы тоже летают, багаж, который везут пассажиры, или что-то большое и тяжелое, тогда отправляют отдельно.
– А что же тогда с письмами и посылками? – Кармелита разводила руками по борту, заваленному конвертами.
– Такая почта, как у вас, тоже есть. Но мы теперь мало ей пользуемся, даже документы, и те почти так не отправляем. Когда я была маленькой, еще слали письма друг другу лайк … ну, как вы тут, а сейчас почти нет.
– А что делать, если кто-то живет в другом городе или даже стране, работает, например, как я? Неужели и письма́ не отправить?
– Эм … У нас электронная почта, ну и мессенджеры, – Лейла увидела растерянный взгляд подруги, – лайк … как телевизоры, вот да.
Кармелита кивнула.
– А у нас компьютеры. Вроде как маленькие телевизоры, только на них печатаешь документ или смотришь что-нибудь.
– Да, я знаю, что такое компьютер, что уж ты. У меня есть на работе.
– Так вот, у нас они соединены в сеть по всему миру, но без проводов. Ай мин, какие-то провода там все равно идут по дну океана, но энивей, можно мгновенно отправлять письма куда угодно, в любую страну, на другой компьютер и даже на телефон.
– Как телеграф?
– Ну да, или как ваши трансляции, только сразу в обе стороны.
– Это как бы два экрана смотрят друг на друга и каждый транслирует что-то свое?
– Да нет, олл овер, сразу много экранов и каждый транслирует что-то свое сразу ко всем, кто в сети. И еще да, можно не только письма, но и картинки, видео. Можно даже вступить в диалог. Понимаешь?
– Думаю, что да, понимаю. Говорят, что-то похожее есть у военных правительств разных стран. И у наших ребят из Сети любви есть туда доступ, кстати. Только об этом никому. В нашей организации же много детей разных военных правителей. Не знаю, как именно это работает, но похоже на то, что рассказываешь ты: можно узнавать любую информацию и сразу меняться ею. Но это я так, продолжай.
– Интересно. А у нас появились еще и совсем маленькие компьютеры, их носят с собой, они как, ай мин, это и есть телефоны. Только каждый может звонить, писать и находить любую информацию, когда захочет.
– Так это же прекрасный мир, столько свободы! Даже если и без почты. Не думаю, что буду тосковать по почте. Тем более у вас можно любить кого захочешь.
– Ну, это как посмотреть. Знаешь, ту мач этого всего: информации, нужной и не очень, мусора. Мусора тонны, целые острова в океанах. Перебор полетов и путешествий, тоже не всегда нужных, может, только и затеянных из-за скидки или распродажи. И эти продажи, распродажи, все только и делают, что покупают, покупают, становясь несчастней и несчастней. И замусоренней. Переизбыток всего, переизбыток свободы, но ай мин, во всем таком второстепенном, неважном… – Лейла удивлялась словам, так и льющимся после долгого молчания, поддакивания всему. – И эти телефоны с тобой всегда и везде, как электронный ошейник … знаешь, у нас и такие есть, для котов и собак, чтобы не терялись на расстоянии, и для детей есть. Да и про любовь … многое можно, да, вроде как свобода, только это многое часто подменяет само чувство. И тем легче увиливать от чего-то настоящего. Ай мин, прятаться от настоящего чувства за причудливыми концепциями и борьбой за еще какую-нибудь эдакую свободу. Да, просто бороться нам легче, чем любить.
– Что-то у вас там странные все, – Кармелита засмеялась, – я теперь не удивляюсь, что ты такая, вы просто все немного, хм, особенные.
– Ну, я преувеличиваю, конечно. Хотя, в общем, все так и живут. Ай мин, когда рассказываю сейчас, да, звучит странно. – Лейла замолчала, прислушалась к себе, потом спросила быстро: – Послушай, а про Довиль ты никогда ничего не слышала, новостей там?
– Необычно, да. А про Довиль, нет, что-то не припомню. Лучше расскажи, что у вас еще отличается от нашего мира?
– Давай попозже, я подумаю. Что-то слишком устала, ту мач всего.
– Тогда поспи, – ласково пропела подруга, – впереди еще много часов дороги.
Кармелита бережно перебирала ее волосы, было хорошо и тепло засыпать на коленях у подруги. Лейла некоторое время блуждала взглядом по нескончаемым конвертам на полу, вдоль лунной дорожки. Борт оставался перед глазами, даже когда опустились веки, будто они были прозрачными.
И правда, каким он был, ее мир? Например, для рабочих-гастарбайтеров из Бангладеш и Пакистана в арабских странах, из Центральной Азии в Москве или из Мексики в Штатах? На острове Занзибар водитель рассказывал Лейле, как работал в Дубае на стройке: спать давали по несколько часов в день, кормили рисом с овощами или курицей, постоянно мучала изжога, платили мало. Немногим легче в этом оазисе перепотребления было таксистам. Хотя и они работали до позднего вечера, ели что-то только утром и на ночь, а о том, чтобы заниматься спортом или гулять по городу, не было и речи. Водители в Дубае выглядели раза в полтора-два старше Лейлы, но оказывались даже младше, если спросить. Или в Африке, было что-то в новостях про детский секс-туризм в Гамбию, где пожилых белых дядей стало так же легко увидеть на улицах с детьми, как раньше в Паттайе с тайками всех возрастов и гендеров. Все это было неправильно, несправедливо, но совершенно обыденно и легко уживалось с прекрасным и высоким в людях и мире. Не потому ли, что почти каждый, явно или не очень, но был несчастен, считая это нормой и для
