знакомые контуры. И все-таки не разглядел. Он смотрел в пол, себе под ноги, все его внимание, все мысли и чувства были сосредоточены на голосе в трубке.
Когда он быстро прошел к выходу, в пяти шагах от Сиверова, Глеб расслышал его голос, полный нежности.
– Ты не балуешься, с ума не сходишь?
Звонила дочка из Москвы, Глебу стало не по себе. Насколько гаже следственная работа, чем работа киллера. Киллер делает свое дело спокойно, без эмоций, не унижая ни себя, ни «объект». Тот, кто пытается докопаться до истины, вынужден пачкать других подозрениями, подозревать в каждом слове ложь. Даже сейчас нельзя позволить себе окончательно вынести Серьгу за скобки. Пока не найдена «паршивая овца», все пятеро продолжают оставаться под подозрением.
* * *
До гостиницы Гайворонского было десять минут ходу. Но разница с предыдущим отелем сразу бросалась в глаза – по фигуре швейцара, по отделке фойе, по мягкости хода лифта.
Гоге никто не мешал отдыхать в его одноместном номере. Дверь он открыл не сразу и предстал перед Сиверовым в шелковом халате с босыми костлявыми ногами.
– Разбудил?
– Я только пытаюсь заснуть.
Глеб увидел горящий ночник и брошенную на смятой кровати газету.
– Про нас ничего не пишут? – пошутил он.
Гога только кисло улыбнулся половиной рта.
Весь его вид выражал желание уехать как можно скорей от берегов Черного моря и вернуться к себе в директорский кабинет. Он был готов свалить обратно хоть сейчас.
Он не верил ни на грош в нарисованную Глебом светлую перспективу, не верил, что ему достанется приличный ломоть большого куша. Зато был твердо убежден, что Глеб может причинить им с братом кучу неприятностей. Готов был оказать одноразовую услугу в надежде загладить вину.
Все это ясно читалось на лице, но могло быть актерской игрой. До последнего момента Гога совершенно очевидно не желал связываться с незнакомцем в темных очках. Но ведь он тогда понятия не имел, что нужно странному человеку. Потом узнал и молча произвел переоценку. Возможно, инстинкт предательства уже сработал, искренние страх и отвращение стали маской.
– Долго еще ждать?
– Боишься, бы фирма без тебя не накрылась медным тазом? Все будет о’кей, братец присмотрит.
– Боюсь опять вступить в дерьмо. Однажды чудом выскочил – не своими талантами, а по чистой случайности. По теории вероятности второй раз не обойдется.
– По теории вероятности дерьмо случается через раз, – продемонстрировал уверенность Сиверов. – Отработаем не просто чисто, а стерильно.
Гога устало опустился в кресло, Сиверов сел в другое, напротив.
– Честно скажу, о чем думаю, – Гайворонский покрутил головой, хрустнув шейными позвонками. – Так людей на дело не набирают. Понимаешь, что я имею в виду?
– Не бери в голову. Посмотрим, что ты скажешь потом, когда пересчитаешь свою долю.
– В прошлый раз командир тоже считал себя самым умным: никто из ребят друг друга не знал, никому он не раскрыл всего плана. Ни хрена не помогло. Теперь ты один к одному, как будто специально повторяешь чужие ошибки. Сколько у тебя людей, как мы незаметно подберемся на море к судну? Если там в натуре круглая сумма, абреки отправят конвой по полной программе. Сам знаешь, какой опыт у их бойцов.
– Слишком долго ты торчал у себя в теплом кабинете. Вот и гонишь волну по пустякам.
– Не знаю кто ты. Может и на самом деле крут. Тот, в Праге, тоже был круче некуда – думал, у него все схвачено, все расписано по секундам. А мы винтики, мы из резьбы не выскочим. Неправильно все это. Нужно собрать людей вместе, хотя бы за день, за два. Нужно все обговорить в коллективе.
– Может, и обговорим, будет видно. Тебя в любом случае под пули не подведем, у тебя свои функции.
– Проще всего оставить меня на берегу. Не уверен, что я на воде вскрою нужный ларчик. Тишина – немаловажная вещь, а на море сейчас каждый день ветер.
– Дождемся срока. На море бывает и штиль.
* * *
Покинув Гогу, Сиверов попробовал оценить его поведение. И опять «картинка» двоилась, не удавалось добиться резкости. Человек живо интересуется подробностями, но сам не хочет присутствовать непосредственно при захвате. С одной стороны, вполне естественные желания, с другой…
Бродя по гальке, Курносый занимался новыми своими обязанностями: протыкал длинным металлическим шипом обертки от мороженого, пустые пачки сигарет и прочий мусор, отправляя его в пластиковое ведро.
– Вот не люблю я здешние пляжи, – признался он Сиверову. – Лучше бегать кросс по песку, чем ходить пешком по гальке.
– Место показали, где спать? – поинтересовался Глеб.
– Вон, – кивком показал Курносый. – Лежак с тюфяком под навесом. Нормально, бывало и похуже. Ты, главное, скажи: скоро или нет? Стволы уже при тебе? Я заранее «калаша» забиваю, если на всех не хватит. Как я буду х. чить, мама родная! Сотворю им на пару минут ад на земле. Пусть адаптируются, перед тем как попасть в настоящий. Надеюсь, боезапас в дефиците не будет, штук пять обойм ты мне сможешь выделить?
– А как со жрачкой? – Сиверов продолжал интересоваться бытовыми условиями. – Накормили уже?
– Дали поклевать: шаурма и половина вонючей пиццы. Все это мелочи по сравнению с мировой революцией. Ты ведь в курсе, как воспитывают в спецназе. Ради дела я хоть до конца недели могу не жрать и не пить. Лишь бы пяток уложить своими руками. Много стрелков не набирай, я тебя трупами обеспечу. А то возьмешь на дело целое отделение, каждому по полчеловека на долю придется.
Мобильник в кармане у Сиверова проиграл марш. Извинившись перед собеседником, Глеб ответил. Звонил Федор Филиппович – наконец выкроил время.
– Как там, Глеб?
– Все уже здесь, – отчитался Сиверов, отходя от Семена в сторону, ближе к маслянисто-черному ночному морю. – Хотел вам рассказать об одном любопытном случае.
Убедившись, что Курносый его не слышит, он передал короткий разговор на центральной сочинской улице.
– Понятно, – хмыкнул Потапчук. – Левая нога не ведает, чем занята правая рука. Поменьше гуляй по улицам, почаще оглядывайся. Слушай последние уточнения по делу. Судно с четырьмя иномарками отправится в
