из легких. Ослепленная болью, я выпустила руку Ария. Тамиру приземлился рядом, ругнувшись.
Я перекатилась на бок, и на то место, где я только что лежала, кубарем скатился Эспер. Превозмогая боль – я содрала кожу на локтях и, казалось, разом ушибла все тело, – я огляделась и наконец поняла, почему приземление вышло неожиданно жестким. Каменная конструкция Двери была разрушена: вокруг нас ощетинились разбитые основания колонн, крыша сооружения, в которой вихрился проход, лежала на земле боком, опершись на груду камней. Круг стремительно стягивался, и перед тем, как он схлопнулся, из него вылетел белый дракончик. Приземление Муирна оказалось гораздо мягче моего – зверь врезался в мой живот, вышибив воздух, который я с таким трудом вновь набрала полной грудью. В придачу ко всему он оцарапал мои ноги, пытаясь подняться на лапы. Я застонала и возмущенно столкнула его на землю.
Дракончик наконец вскочил, отряхнулся от налипшей грязи и победоносно выпятил грудь.
– Уж в этот раз я прослежу, чтобы она нашла покой.
Проход закрылся, и нас окутала промозглая ночь. Она липла к земле будто мокрый, истоптанный до вязкой слякоти снег – ступать по такому до дрожи гадко, и невольно хочется ускорить шаг, чтобы как можно быстрее добраться до теплого очага и протянуть озябшие ноги к огню. Вот только в этот раз бежать было некуда: глаза слепила тьма, скрывшая даже бледные огоньки звезд, и, казалось, за ее пределами ничего не существовало.
Мы не понимали, куда завела нас Дверь. Она вернула нас в Дархэльм или же открыла проход в мир извечного холода и мрака, что вскоре выпьет тепло из наших тел, которые затем сгниют в пустоте?
Успокаивал лишь ветер, изредка скачущий по скрипящим ветвям и подсказывающий, что за покровом ночи от наших глаз все же прятался полный жизни мир: с трех сторон нас обступил лес, где-то в глубине сердито ухала сова, когда ветер ворошил ее перья, впереди плескалась вода, а за спиной лежали одинокие и позабытые руины Двери.
Неожиданно тьму разорвал рыжий огонек. Сначала он развеял вязкую черноту вокруг пальцев Шеонны, меж которых трепыхался пойманным кузнечиком, а потом осветил и ее лицо – сосредоточенное, умиротворенное, не выражающее ни страха, ни удивления.
Может, Саа’рсэт и вскрыла все ее раны, стянутые разумом Шейна в неровный грубый шов, но меж тем помогла усмирить Стихию. Под приятным волнением, которое окутало мое сердце, я ощутила легкий, едва заметный укол зависти. Правильно ли я поступила, отказавшись от своей Силы?
Шеонна разжала пальцы, и огонек свободолюбиво спрыгнул, зависнув в дюйме от остроконечной травы. Питаемый лишь волей подруги, он налился багрянцем и раздулся до размеров сытого костра. Его свет завлекал в свои объятия и, согревая, обволакивал озябшее тело – тонкая невесомая одежда ар’сэт была не способна оградить от ветра, который проникал сквозь ткань и бесстыдно изучал кожу под туникой, обжигая морозными укусами. Но вопреки манящему теплу я отступила, и холод ночи жадно впился в плечи, заставив запахнуть плащ.
Казалось, я не имею права греться у огня Шеонны – огня, что зародился в глубине ее сердца, а теперь будто разъяренный многоглавый змей вился над землей. В ярких всполохах я ощущала обиду подруги – она обжигала мои щеки так же, как мое предательское молчание обжигало ее душу, – а в уносящихся к небу искрах чувствовалась необузданная злость. Но вдруг пламя поутихло и ласковой кошкой свернулось на земле. Эсса тут же плюхнулась перед ним, жадно вытянув руки навстречу теплу, а потом вытряхнула из сумки спящего альма – он удивленно моргнул, распушив белые перышки. Шеонна села рядом с девушкой и недоуменно оглядела нас с Шейном – мы восприняли это как разрешение и расположились напротив. Эспер вытянулся у моих ног. Лишь Арий заметно помедлил, наблюдая за рыжими языками, переплетающимися в беззвучном танце.
Я подставила лицо теплу, и по коже пробежали мурашки, а сердце затрепетало в странном возбуждении: я словно грелась о чужую, охваченную огнем душу.
Мы разделили между собой припасенную еду: липкие пресные лепешки, пропитанные сладким соком, – ягоды и мягкие фрукты не пережили путешествия и превратились в кашицу под Шеонной, которая приземлилась на собственную сумку. Муирн театрально схватился лапами за грудь, когда увидел, что случилось с его любимым лакомством. Но, немного пострадав на публику, он запустил лапки в сумку и, поковырявшись, закинул в рот несколько раздавленных плодов.
Шейн осторожно придвинулся ближе к сестре, но она резко поднялась на ноги – костер на мгновение вытянулся к черному небу – и, демонстративно развернувшись, ушла к разрушенной Двери и села у поваленной крыши. Я с тоской проследила за подругой. Эспер уткнулся носом мне в ногу: «Ты сейчас ей нужна».
Недолго поколебавшись, я подошла к Шеонне и опустилась рядом, прижавшись спиной к холодному камню, испещренному древними рунами.
– Прости меня, – тихо прошептала я. – Я думала, что помогаю спасать тебя, храня эту тайну. Я не хотела, чтобы прошлое погасило твой жизнерадостный огонь, который поддерживал нас в пути.
Слова дались труднее, чем я думала. Будто ржавое затупившееся лезвие, они с сопротивлением прорезали напряженную тишину: взмах клинка, оброненное слово – и вот в стене образовалась брешь, но стоит сделать шаг, и она вновь стягивается перед самым носом.
– Или ты просто не хотела видеть чужих слез, ведь страдать здесь позволено только тебе, – сухо бросила Шеонна, и ее ответ вонзился в меня, словно выпущенный из арбалета болт.
Растерявшись, я крепко сжала край своего плаща. Шеонна неотрывно разглядывала спину Шейна: он не решался обернуться, но, кажется, ощущал пристальное внимание сестры и изредка невольно дергал плечом, будто пытался сбросить колющий под лопатку взгляд.
– Теперь я понимаю, о чем говорили со мной Болота, – произнесла подруга, когда пауза затянулась и стала невыносима. – Прошлое, которое забыто. Жизнь, которая не прожита.
Шеонна выдернула из земли одинокий стебелек и разорвала его надвое.
– Люди, которых я считала семьей, врали мне всю жизнь. Отец позволил Шейну сотворить это со мной, скрыл от жителей Эллора следы моего преступления и даже людей, кто мог о нем рассказать. Что он с ними сделал? Не знаю. – Подруга сокрушенно покачала головой. – Каждый день на протяжении стольких лет они смотрели в мои глаза и врали. Врали, пока сами вели яркую, полную жизнь, а я боялась засыпать, потому что темнота обнажала дыру в моей душе, страшную, пугающую дыру… Только благодаря Элье я научилась с ней жить. Элья… – Голос Шеонны дрогнул. – Даже она врала мне… И ты! Тебе так легко дается любая ложь… Ты хоть когда-нибудь задумывалась над тем, чтобы рассказать мне правду?
Я виновато потупила взгляд. Мне хотелось утешить подругу, объяснить, как сильно она заблуждается, но я не могла снова ей врать.
Шеонна шумно выдохнула, согнула ноги и уронила голову на колени, уткнувшись в них подбородком.
– Я имела право на боль. Имела право на вину за отнятые жизни и на скорбь по ним.
Я не нашлась с ответом. Я должна была что-то сказать, но мысли разбегались, будто испуганные мыши от ловчей кошки, и ныряли под пол.
Меня выручил Эспер.
Исполинский волк, сменивший облик за время нашего разговора, грузно опустился на землю рядом с нами, обвив нас пушистым мягким хвостом.
Из мутной дремы меня вырвал дрожащий свет. Я с трудом разлепила тяжелые веки и села, упершись рукой в бок Эспера. Шеонна спала рядом, зарывшись пальцами в рыжую волчью шерсть.
Сонно моргая, я огляделась.
Эсса сжимала в руке наполовину прогоревшую палку и внимательно разглядывала обломки одной из поваленных колонн, что некогда поддерживали крышу над Дверью. Муирн сидел на камне, грыз какой-то корешок, нарочито неспешно смакуя каждый кусочек, и не сводил с девушки насмешливых глаз. Эсса поднесла палку ближе: тяжелые тени пролегли в глубоких трещинах и изгибах барельефа,
