небольшое обучение под моим руководством, посмотришь, как я решаю дела по вопросам иммиграции. Поймешь, почему я обожаю говорить о работе.
Она поцеловала Лиз в кончик носа, и их объятия стали еще интимнее. Я почувствовала себя третьей лишней.
– Э‑э, ладно, увидимся вечером, – пробормотала я, хватая вещи.
Лиз вяло махнула мне рукой, не отрываясь от губ Мэри. Я рада за нее, рада, что она так счастлива, но зависть закралась в мое сердце. Я поправила пляжную сумку на плече и пошла прочь. Песок обжигал ноги, и я как можно быстрее вышла на тропинку, которая вела обратно к отелю. Гостей, что сидели у «бесконечного» бассейна, можно было посчитать на пальцах одной руки – у нас все равно что целый пляж только для себя.
Я раздумывала над предложением Мэри. Если я сменю профессию, все в моей жизни поменяется. Могу ли я себе такое позволить?
Мэри сказала, что работа барристером принесла ей удовлетворение. Она расписала совсем другой мир, отличный от того, что я знаю, да и идея работать на себя и иметь гибкий график меня тоже привлекла. Но тогда мне придется обеспечивать себя, пока я меняю профессию, или идти учиться на это направление и опять же тратить кучу денег, отложенных для совсем других целей.
Папа бы заметил, что я лишусь зарплаты раз в месяц и прочих преимуществ офисных работников. Но его здесь больше нет, и его мнение никто не услышит. Без его слов во мне поселилось ощущение пустоты. Его последнее сообщение на голосовой почте, где он спрашивал, как там мои отзывы на работе, так и осталось на моем телефоне: я включала его снова и снова, чтобы облегчить боль утраты.
Когда я вошла в отель, меня встретил ветерок от кондиционера. В центре просторного атриума в фонтанах шумела вода, спадая на камешки. Я бы с удовольствием села и часами бы смотрела на ее ритмичный поток. Я не ощущала такого спокойствия с… поездки в Сирию. Черт. Нельзя больше плакать, у меня уже салфетки закончились. Я подняла взгляд к потолку, чтобы удержать слезы.
Девушка в традиционном тайском платье проходила мимо. Она держала ладони перед собой, словно молясь.
– Sawasdee-ka, – протянула она, прежде чем миновать меня.
Я поехала на лифте на третий этаж и зашла в свой номер. Опьяняюще пахнет лилиями и… Я еще раз понюхала воздух. Жасмин. Моя пляжная сумка с глухим стуком упала на мраморный пол. На моей кровати сложили двух лебедей из полотенец, а между ними поставили букетик жасмина. Я взяла его в руки и зарылась в лепестки носом. Я боялась закрыть глаза, ведь тогда меня утянет в воспоминания. Этот запах напоминал мне о поездке в Бейрут, а эти мысли я давно похоронила под месяцами, проведенными в скорби от потери.
Телефон завибрировал. Очередное сообщение от мамы. Как только я сюда приехала, они стали приходить еще чаще, но я ее не виню. Она просто волнуется. Она же не хочет, чтобы ее ребенок упал и бормотал какие-то бессвязные слова, пока к нему едет «Скорая». Что послужило причиной тому приступу? Мы с Эми приехали к маме, чтобы помочь разобрать вещи в семейном доме: она решила, что ей пора двигаться дальше и переехать в Мамблс. Там, как она посчитала, жил дух папы, потому что его прах развеяли неподалеку от маяка.
Меня месяцами преследовали бессонница и бронхит: я была на таблетках, поэтому открывать бутылку вина, разбирая детские вещи, было бы недальновидно. Боль утраты вернулась ко мне с новой силой, стоило мне найти фотографии с папой с отдыха в Мамблс. Лета, наполненные весельем и безумными приключениями… Я всегда была ближе с отцом, а не с мамой.
Я села на краешек кровати и достала закладку из романа, что лежал на прикроватной тумбочке. Фотография: одна из множества тех, что я нашла в коробке под своей детской кроватью, когда мы помогали маме переехать. Здесь не я и папа, а я и Оз. Та, где мы улыбаемся на круизе в Стамбуле. По груди растеклась невыносимая боль. Я поднесла кулон к губам, не отрывая взгляда от фотографии. Пора было отпустить его и двигаться дальше.
Глава двадцать седьмая
Пять лет назад. Февраль
– А тебе идет этот парик, – сказала Лиз, уставившись на мое отражение в зеркале в туалете Мидл Темпл.
– Серьезно? Под ним так все чешется, – я вздохнула и поправила черную мантию.
– На, – она достала помаду из клатча и протянула ее мне. – Бледная ты что-то. Это поможет.
Я вытерла ладони о мантию и взяла помаду.
– Что-то я разнервничалась. Что со мной не так?
– Ты чего, церемония уже закончилась. Время надраться шампанским!
– Я не могу.
– Почему? Ты столько училась, сдавала экзамены, и что там еще барристеры делают целую вечность. А завтра у тебя тридцатый день рождения! Погуляй одну ночку, ты заслужила!
– Да если бы. – Я накрасила губы алым. – Тут все мои новообретенные коллеги. Мне нельзя опозориться, а ты знаешь, что шампанское сразу ударяет мне в голову.
– Да тебе любой алкоголь ударяет в голову.
Я сомкнула губы, сморщила нос и потянулась за салфеткой у раковины.
– Наверное, я переживаю, потому что тут вся моя семейка.
Лиз поправила красное платье.
– Поверить не могу, что они все приехали.
– И я. Я надеялась на вежливое «поздравляем, дорогая, но нам с тетушкой Бэтси до тебя очень далеко» от мамы, и «извини, не с кем оставить детей» от Эми и Барри. Но теперь они решили, что это небольшой совместный отпуск, и хотят завтра меня куда-то потащить.
– Так они тобой гордятся и хотят вместе отпраздновать тридцатилетие.
– Могли открытку послать.
– А ты сегодня не в духе, да? Хочешь, я попрошу свою невесту дать тебе завтра поблажку? – Лиз причмокнула губами.
– Ты никогда не устанешь повторять это слово, да?
– Именно так.
Лиз подставила кольцо солнцу, чтобы оно заблестело, отразив лучик. Она заметила, что я тоже на него смотрю:
– И твое время когда-нибудь придет.
– Ой, ну перестань. У меня нет времени на отношения, и мне никто не нужен.
– Но почему? У тебя наконец есть любимая работа, почему бы не разделить эти радости с кем-то, кто о тебе заботится, кто заставляет твое сердце порхать и взрываться от любви, оказавшись рядом? – она состроила такое выражение лица, точно пудель, что выпрашивает угощение у хозяина.
– Ты неисправима.
– Я влюблена, – Лиз взмахнула руками, любуясь собой в зеркало.
– Лиз, пожалуйста, хватит пытаться осчастливить всех, чтобы они были
