необузданная эротическая фантазия, и, одновременно, её ограничение, огранение, так что эта лава постоянно извергается и никогда не сжигает дотла.
Парадоксально, но богини на Олимпе весьма влиятельны, они искусно пользуются своей женской силой, даже позволяют себе оставаться девами, а иначе, оставаться недоступными для самых неотразимых Богов. С земными греческими женщинами и сравнивать нечего. Даже свободная греческая женщина не может позволить себе оставаться недоступной для мужчин.
Приходиться признать, что с готовыми клише к Древней Греции подходить невозможно.
Нам современникам многим хочется восхищаться, но мы часто сталкиваемся с такими фактами, которые, как обухом по голове, грубость, жестокость, буквально варварские нравы. Возможно, это испытание для нас, чтобы излечивались от простодушия, чтобы не сбивались на утопии.
Банщик Клиген, с умным видом заседающий на общественных собраниях, может вызывать у нас ненависть, может раздражать, может смешить, но во всех случаях, он участвует, он присутствует, если в очередной раз обратиться к выражению немецкого философа Хайдеггера.
Греческие женщины, явно не присутствуют. Но при этом остаётся только удивляться, как сочетаются у древних греков высокие прозрения, глубокое понимание женской природы, и полная атрофия чувств, даже женоненавистничество.
Ведь именно греки (греческие мужчины) придумали, вообразили, плеяду богинь, которые стали выражением архетипа каждой женщины, и не только в Греции, и не только в античности.
Именно греки (греческие мужчины) придумали Елену, земную ипостась Афродиты. Из-за неё мужчины сражаются друг с другом, из-за неё проливается море крови, из-за неё берут и сдают города, но почему-то старцы осаждённого города, не ополчаются против неё, а в восхищении признают,
«осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы, брань за такую жену и беды столь долгие терпят».
…про Афродиту и Елену, мы уже говорили…
Именно греки (греческие мужчины) придумали Медею[376], ставшую символом женского отмщения.
…пусть придумал мужчина, Еврипид, которому за эту великую трагедию присудили всего 3-е место…
Женщина, которая не соглашается с уготованной для неё ролью брошенной жены, женщина, которая проявляет невиданную ранее строптивость. Она готова пожертвовать собственными детьми, но только не смириться. Она становится напоминанием мужчинам всех времён и народов о том, на что способна оскорблённая и разъярённая женщина.
Наконец, пропуская Ариадну, Ифигению, Федру, Электру, Навсикаю, Андромаху, Кассандру, Электру, Антигону, Исмену[377], можно перечислять и перечислять, именно греки (греческие мужчины) придумали Пандору[378], первую женщину, «прекрасное зло», которое послано на «погибель мужчинам».
Да, с древними греками всё не так просто. Если говоришь аполлоническое, приходиться иметь в виду дионисийское, если восхищаешься «золотым веком демократии», приходиться включать в это восхищение саркастическую насмешку над государственными потугами банщика Клисфена, если говоришь о забитости древнегреческой женщины приходиться учитывать и то, что она способна основательно испортить жизнь мужу, если считает себя выше него по социальному статусу.
И – главное – о каком бесправии можно говорить, если у неё есть такая мощная отдушина, как дионисийские ритуалы. Нашим бы женщинам такую отдушину, согласились бы в остальное время годы быть замурованными в гинекее?!
…может быть, древнегреческие женщины не столь бесправны: способна ли древнегреческая жена испортить жизнь своему мужу?
Если у греков разных полисов отличались сорта вин и сорта оливкового масла, формы керамики, архитектурные силуэты храмов, версии общегреческих мифов, местные календари, монеты, диалекты, даже начертания одних и тех же букв алфавита, то это не могло не коснуться женщины. Разные полисы – разные женские судьбы.
Если на площади мужчины открыто обсуждают все вопросы, это не может пройти бесследно и для женщин. Можно предположить, что воздух свободы проникает сквозь стены домов, закрытых от постороннего взгляда, независимо от воли и желания мужчин.
Может быть, это был невидимый процесс, в результате которого некоторые из женщин получили разрешение присутствовать на трагических представлениях, другим стали доступны занятия музыкой. Наконец, женщины получили разрешение участвовать в религиозных празднествах, таких как Панафинеи[379].
Возникают новая цепочка вопросов: насколько эти различия осмыслялись самим женщинами?
Если допустить, что существовали скрытые роптания, то в какой форме могло выражаться недовольство?
Не на голом же месте родились «Лисистрата» Аристофана[380]? Пусть изобразил мужчина, но ведь речь идёт о бунте женщин.
Приведём несколько примеров, которые позволяют судить о том, как, в каких формах, могла возвысить свой голос женщина, замурованная в «доме».
«Самый длинный язык» в Греции, язвительный Аристофан выводит на сцену некого Стрепсиада, который на свою беду взял в жёны некую Алкмеониду, выше его по социальному и имущественному положению. То ли от жеманного характера этой «важной и надутой дамы», то ли от презрительного отношения к относительно бедному Стрепсиаду, она предъявляет непомерно высокие требования и ему приходится с ними считаться. Идиллия несчастного мужа, которому так нравилась сельская жизнь «среди пчёл, вина, оливок и овечьих стад» (?!), превращается в подлинный ад.
Как не посочувствовать бедняжке Стрепсиаду судьба которого, в той или иной модификации, будет не раз повторяться в будущем.
И как не задуматься над тем, что возможно дело не только в социальном и имущественном неравенстве, а в том, что с одной стороны мы имеем мягкого, женоподобного мужчину, а с другой стороны жёсткую, маскулинную женщину.
Приблизительно тот же мотив повторится в более поздние времена у Менандра[381], которого мы вправе назвать автором «мещанских комедий» и «мещанской морали».
Персонаж одной из его комедий в неподдельном отчаянье восклицает:
«во имя Зевса Олимпийца и Афины, это невозможно выдержать! Я женился на чудовище с приданым…».
Тот же Менандр, наверно, насмотревшись подобных историй в жизни, напишет, что
«из всех диких животных нет никого более дикого, чем женщины».
Любопытное повторение мыслей великого Пифагора (?!), на мещанский манер.
Это только случаи, которые просочились на страницы литературных источников, а сколько было таких, которые так и канули в Лету.
…женщина в дионисийских ритуалах: как это возможно?
Признаюсь, когда писал свою «Древнюю Грецию» и коснулся дионисийских оргий, не мог скрыть удивления. Может быть, что-то не так понимаю. Сомнения не оставляют меня и сейчас, но, как и во всех иных случаях, мои заблуждения пусть останутся моими заблуждениями.
Поскольку моей компетенции явно не хватает, ограничусь некоторыми цитатами и констатацией существования явления, которое не вписывается в общую матрицу «брака по-древнегречески».
Вяч. Иванов[382] в книге, «Дионис и прадионисийство»
…кстати, книга вышла в Баку в 1921 году и давно стала библиографической редкостью…
пишет об участии женщин в дионисийских ритуалах, из которых позже родилась древнегреческая трагедия:
«в женской душе с потрясающей силой разверзается то зияние, которое составляет психологический и эстетический принцип трагического».
Добавлю важный, для
