бы знать их по именам. И что мне делать, если завтра на завод придут остальные рабочие? Как поведут себя они? Камараш — хороший человек. Правда, он все шутит, то, может быть, это и лучше. Его любит народ. И он не трус. Да… а пожар возник не случайно. По-видимому, на заводе действует какая-то банда контрреволюционеров… Где, например, Дёри? Надо разузнать… Хорошо бы домой заскочить на полчасика… Нет, ничего не получится… А Ласло Тёрёк — интересный парень… И какая у него прекрасная машина!..
…Только бы не растерять сейчас силы! И самому надо сохранять спокойствие… Все же я парторг. Если люди перестанут верить мне, дело примет плохой оборот… Но пока они еще верят мне. Сегодня Камараш поможет, завтра подойдут другие товарищи. Только не падать духом! Мы еще сильны… Где же Кальман? Как сквозь землю провалился… Сколько вокруг странных людей! Боже, сколько людей, сколько точек зрения! Брукнер, Камараш, Аладар Кальман, Тёрёк и этот мальчишка Немет, Дёри, дядя Боруш… Каждый венгр, но всякий смотрит на события по-своему. Что сейчас творится на моей прежней работе? Табори, наверное, туго приходится. Слабый он, мягкотелый человек. Пожалуй, руководство взял на себя старик Риглер… Ну ничего, скоро все образуется…»
Эржи с трудом взбиралась по лестнице. Все время приходилось держаться за перила — кружилась голова. «Неужели я видела это наяву? Неужели люди могут до такой степени потерять человеческий облик?!» Эржи захотелось закричать, броситься с лестницы вниз… На площадке третьего этажа девушка остановилась. От возмущения, от гнева гулко стучало сердце, горячий комок подкатил к горлу. «Жить? Зачем? Какой смысл жить среди таких зверей? Рожать детей, чтобы… — И снова перед глазами встал наполовину сожженный человек, там, на улице. — Какой ужас!»
Эржи поднесла руку к глазам. Ей стало страшно, она оцепенела от ужаса. Никогда в жизни она не знала такого беспощадного страха. Страх снова погнал ее вверх по лестнице, а в ушах, как удары колокола, звучали слова: «Умереть! У-ме-реть! Не хочу жить! Умереть! Почему в бою за здание МВД меня не задела ни одна пуля? Жизнь человека дешево ценится… И все-таки умереть, как те на площади?!»
Эржи заплакала. Слезы неудержимо катились по ее щекам. Девушка сама не знала, почему она плачет. Может быть, под впечатлением ужасного зрелища? Вот, наконец, четвертый этаж. Эржи механически передвигала ноги. Ухватившись правой рукой за железные перила лестницы, она посмотрела вниз, во двор. «Какой маленькой кажется отсюда площадка каменного дворика! Стоит только перекинуться через перила, и ты тоже станешь совсем крошечной, — подумала Эржи, но тут же спохватилась, отгоняя от себя эту мысль: — Нет, такая смерть еще ужаснее… Я знаю, ведь не раз приходилось прыгать с парашютом. Удар о землю страшен. Нет, нельзя, нельзя терять голову…»
Эржи нажала на дверную ручку, но дверь не подалась. Никого нет дома? Где же все? Девушка достала из сумочки ключи.
Совершенно разбитая, пошатываясь, она вошла в комнату, бессильно повалилась на тахту и разрыдалась. Слезы душили ее, вот-вот могла начаться истерика. «Если мятежники узнают, что я сражалась на стороне госбезопасности, меня прикончат так же зверски, как товарищей на площади Республики!»
…На площади толпился народ. Как магнит, какая-то неведомая сила повлекла Эржи в толпу. Увидев в центре ее зверски убитого, облитого известью молодого паренька, Эржи едва удержалась на ногах.
Она еще ни разу не видела мертвецов. И боялась их. Но неодолимая сила заставила ее подойти поближе и взглянуть на убитого, словно для того, чтобы на всю жизнь сохранить в сердце отвращение и ненависть к убийцам.
Эржи шла и широко открытыми глазами, не отрываясь, смотрела на убитого. Вот она остановилась у полусожженного тела солдата. А вокруг раздавался звериный рев, торжествующие выкрики садистов, омерзительный хохот женщин, утративших человеческий облик. Эржи стало стыдно, что и она женщина… У входа в горком среди груд бумаги лежало семь или восемь трупов военных. Вокруг них вертелась стая ярко размалеванных уличных шлюх. Они издевательски хохотали и плевали на мертвые тела молодых солдат. Грубые ругательства потоком лились из их накрашенных ртов. И Эржи содрогнулась: «Неужели это женщины?! Неужели они когда-нибудь станут матерями и будут воспитывать детей? Не может быть! Это какой-то кошмарный сон! Откуда они слетелись сюда? Что им здесь надо?»
Эржи поплелась дальше.
Страшное зрелище преследовало ее, не оставляя в покое. И она безудержно рыдала, начиная бояться, что сойдет с ума…
Все казалось ей мертвым, пустым, безвозвратно потерянным.
«До чего мы докатились! — думала она. — Как же это случилось? Неужели народ так ненавидит нас? И сама-то я хороша: два года работала с молодежью, а выходит, совсем не знала ее! Неужели я так заблуждалась? Где плоды моих усилий, моей воспитательной работы? Что происходит в стране? Неужели и Лаци сражается где-нибудь на стороне мятежников? Да, это, видимо, так. Я не ошиблась! Лаци был в числе мятежников, штурмовавших здание министерства внутренних дел».
Эржи поднялась с тахты и подошла к шкафу. Вот шарф Ласло. Значит, он не мог быть среди мятежников! Значит, все в порядке! Ну, конечно, Лаци сражается в одних рядах с ней против этих убийц!
— Лаци, милый, — рыдая, бормотала Эржи. — Приди, защити меня! Я боюсь… Единственный мой! Я стану твоей, если ты хочешь. Не буду противиться тебе… — сквозь слезы шептала девушка. Все тело у Эржи болело, страх не давал ей покоя. Ей казалось, что убийцы с улицы уже идут сюда, за нею. «Заперла ли я дверь? Не помню». Она боялась шелохнуться. В доме стояла тишина. «Куда могла уйти мать? Шарф, шарф Лаци здесь. Это самое главное… И неправда, что вся молодежь испорчена! Разве те, чьи изуродованные тела лежали на площади, разве они не молодые? Ведь их кто-то воспитал? Они держались до последнего патрона! Или я сама, разве я не отношусь к молодежи? А Бела? А Лаци, Роберт — белокурый приятель Белы? Они тоже молодые люди!.. Почему же тогда такое страшное поражение? В чем ошибка? Почему они не сплотили вокруг себя всю молодежь? Воедино! Может быть, потому, что их единомышленники рассеяны повсюду, а порознь бороться трудно?.. Вот если бы сейчас мятежники напали на меня, я бы тоже не могла защищаться. А вместе с другими, там, в здании МВД, я была сильной. Нас было много там! И все молодые! А ошибки совершаются где-то в верхах. Почему нет ясных, четких указаний? Ведь мы за каких-нибудь два дня навели бы в городе порядок! Да и на той площади… там было много людей, осуждавших расправу.
