природу не изменишь. Её можно лишь ненадолго загнать под плинтус и притвориться, что забыл о её существовании. Тогда она однажды вырвется в самый неподходящий момент, и тебя размажет.
Я еду в Чёрный Город. В эту клоаку, куда стекается всё дерьмо мира, и где, как в известном символе «инь-ян», есть лишь одно светлое пятнышко — баронесса Вербицкая.
Чёрный Город — немаленький район, и найти там кого-то — задача на дни и недели. Особенно если этот человек не хочет, чтобы его нашли.
Но вот ведь нюанс. Те, кто похитил великую княжну, люди не местные. А значит… А значит.
— Почему ты улыбаешься? — спросил Мишель.
— Настроение поднялось, — пробормотал я и поддал газу.
* * *
— Останься в машине, — сказал я Мишелю.
— Не останусь! — Он решительно выбрался под дождь и хлопнул дверью.
— Может, пожалеешь хрупкие остатки моего безупречного образа в твоих глазах? — грустно спросил я.
Вместо ответа Мишель поднял руку и сотворил над нами Щит. От дождя.
— Ясно, — вздохнул я. — Ну, идём.
Трактир «Два сапога» гудел вовсю. Стоило нам войти внутрь, как подбежал человек.
— Комаров, — сказал я одно слово.
Человек с поклонами проводил меня туда же, куда и в прошлый раз, почти год назад. Федот Комаров всё в том же отдельном кабинете отмечал очередной удачный день всё с теми же соратниками и пятёркой весёлых девиц. Заметив меня, он тотчас сменился с лица и поднялся из-за стола.
— Константин Алексаныч! Не ждал, не ждал… А ну, пошли вон отсюда! — замахал он руками.
Массовка послушно удалилась. Комаров прекрасно знал, что от меня можно ждать чего угодно. В том числе и удара в морду. А получать таковой на глазах у нижестоящих ему не хотелось, уж это хорошо усвоил.
— Я ведь тогда, по зиме-то, — суетился Федот, бросая нетерпеливые взгляды на выходящих, — думал уж, что ваше сиятельство — того, простите великодушно. Взрыв-то был такой, что я отродясь подобных не видал. Цельный завод чуть не к небу подбросило, шутка сказать! Кто бы на моём месте не уехал?!
Я пожал Федоту руку, демонстрируя миролюбивость намерений.
— Ты всё тогда правильно сделал, — сказал я. — Хотя мог бы цветов, что ли, прислать, когда узнал, что я живой. Я, может, скучаю.
— Всего-то лишь не хотел вас компрометировать, — расслабился и заулыбался Федот. — Как узнал, что ваше сиятельство не пострадали, сей же час в храм побежал, молебен заказал во здравие.
Он бросил взгляд на съёжившегося Мишеля.
— Друг ваш, Константин Алексаныч? Не представите?
— Ни к чему, — отрезал я.
Но тут Мишель вдруг снова решил показать себя взрослым и самостоятельным:
— Право, Костя, это невежливо! Меня зовут Михаил Алексеевич Пущин, к вашим услугам. — И протянул Федоту руку.
Тот руку немедленно схватил, затряс, подобострастно улыбаясь:
— Федот Ефимович Комаров, предприниматель! Для друзей — просто Федот! Друзья Константина Алексаныча — мои друзья, уважаемый Михаил Алексеевич. Я в этом заведеньице частенько бываю, так что если вдруг понадоблюсь — вы только свистните, и…
— Хватит, — оборвал я излияния Федота. — По делу пришли. Срочному.
— Весь внимание, — посерьёзнел Федот и уставился на меня.
Я сел за стол, Федот последовал моему примеру. Мишель переминался с ноги на ногу.
— Чёрный город ты, я так понимаю, знаешь как свои пять пальцев?
— Обижаете! — Федот приложил руку к груди. — Я ж — плоть от плоти! Я его как собственный организм ощущаю!
— Интересуют новички, — сказал я. — Некоторое время назад… Может, месяц, может, больше. Появились люди. Возможно, москвичи. Заняли какое-то помещение. Арендовали, купили или же самовольно вселились — не знаю. И вроде бы в этом помещении… — Я вспомнил магические круги на заводе. — Вроде ничего там такого не делается. Но место — нехорошее. Как тот мёртвый завод. Понятно объясняю?
Федот задумчиво покивал. Потом поднял палец, сказал:
— Секунду-с! — и вышел за дверь.
Мы с Мишелем остались вдвоём. Я придвинул к себе рюмку, налил водки из графина, выпил. Взял вилку, насадил на неё варёную картофелину, обмакнул в сметанный соус. Посмотрел на Мишеля:
— Садись, чего стоишь.
Мишель робко опустился на стул.
— Ты часто бываешь в таких местах? — спросил он.
— По необходимости, — пробурчал я, жуя картошку.
— А этот, Федот… он кто? Правда предприниматель?
— Можно и так сказать. А можно сказать — джентльмен удачи. Очень авторитетный.
Слово «джентльмен» Мишель понял. Общий посыл высказывания, кажется, не уловил — и задумался. Этого ему как раз хватило до тех пор, пока не открылась дверь.
Вошёл дед с косматой бородой и спутанными лохмами. Впрочем, внимание он привлекал не этим, а отсутствием правого глаза. Пустую глазницу не считал нужным прикрывать.
Дед изрядно покачивался, но на ногах пока стоял.
— Заходи-заходи, отец, — бормотал Федот, подталкивая его в спину. — Вот, садись сюда. Тут все друзья, все свои. Ты меня знаешь, я за кого попало ручаться не стану.
— Ты — шакал! — неожиданно тонким голосом пискнул старик и, схватив со стола солёный огурец, откусил половину. — Батька-то тебя порол! Вот пока порол — толк и был. А как преставился — так и покатилси ты, покатилси…
— Батюшка суров был, что и говорить, — хихикнул Федот, нисколько не смутившись. — Ты, Емельяныч, угощайся. Кушай, выпивай. Помнишь, ты по зиме ещё про москвичей каких-то рассказывал?
— Я-то всё помню! — пропищал старик и взял заботливо наполненную Федотом рюмку. — На память не жалуюсь. Не то что вы все! Из бутылки не вылазити!
И опрокинул стопку. Я с отрешённым интересом наблюдал за этой сценой.
— Ты, Емельяныч, по делу давай, по делу, — настаивал Федот. — Что за москвичи были? Куда делись? Кому платят?
— Пла-а-а-атят! — осклабился старик. — Не тебе — вот ты и бесишься, клещ окаянный. Те москвичи платят — кому надо платят, там такие умники, как ты, уже совались — без совалок остались. Маги над ними стоят, понял? И сами они маги. А деться — никуда не делись. Где устроились, там и сидят.
— Очень хорошо, Емельяныч, — кивал Федот. — А там — это где?
— Совсем ума лишился, негодник, — покачал головой Емельяныч и бросил в рот остатки огурца. — Говорю же: где устроились. Где им ещё быть-то? Баня была, которую Прокудин держал. Прокудин-то помер, когда ты ещё под стол ходил — царствие ему небесное, хороший был мужик. А название осталось — «Прокудинская баня». Только она уж сто лет не работает. Как воду горячую в дома подвели, так и закрылась, не нужна стала. Вот там эти москвичи и сидят, значицца.
Федот торжествующе посмотрел на меня.
— Вот, видите, ваше сиятельство…
— Сиятельство?! — взвизгнул старик. — Окстися, малахольный! Какое к тебе сюда «сиятельство»
