этой стране абсолютной сексуальной свободы. Жизнь была здесь чересчур насыщенной, чересчур беспокойной. А иногда и чересчур страшной. Он вспомнил казнь трёх даймио в Киото так же ясно, как и своё разочарование от столицы империи. Сукэ, сидевший тогда рядом, пояснил, что в течение нескольких столетий Киото был целью каждого честолюбивого искателя власти, будь то пост сёгуна, найдайдзина или квамбаку. И, значит, его время от времени полностью разрушали. А микадо хотя и обладали огромной духовной властью, но, в сущности, не были такими уж богатыми людьми, способными отстроить город по своему желанию. Сукэ, несмотря на всё внешнее уважение, относился к императорам с некоторой долей презрения. Во многих отношениях он представлял собой японского Марло, хотя внешне этот усатый величественный секретарь абсолютно не напоминал того весёлого искателя приключений. Но сегодня Сукэ обнаруживал новую сторону своего характера. Его глаза блестели, когда он смотрел на свою избранницу — девушку в голубом, и не было никаких сомнений в его готовности к бою. И в то же время его женой была исключительно миловидная женщина — Уилл встречал её в Эдо. Так, значит, у японцев в браке тоже бывает не всё в порядке?
Что касается казней, то к ним Сукэ отнёсся с ещё большим презрением. «У них был шанс совершить сеппуку, — сказал он, — и если его упустить — другого не будет. Они отказались от своих прав как люди и, что ещё важнее, как самураи. Они стали ниже ита. И они сражались против принца».
Это было действительно непростительное преступление. В этой стране поражение означало абсолютный конец, а победа была даром бога — и соответственно награждалась.
Музыка смолкла, девушки остановились, опустив веера и согнувшись в поклоне. На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, прерываемая только иканием Сукэ. Но тут министр издал внезапный вопль и, шатаясь, вскочил. Девушка в голубом взвизгнула и кинулась к двери. Сукэ попытался схватить её, но она, увернувшись, снова вскрикнула. Или это был смех? Она рванулась в проход. Там помедлила, но, как только Сукэ ещё раз попытался схватить её, опять рассмеялась и выбежала прочь. За ней исчез и секретарь.
Две оставшиеся девушки неподвижно наблюдали за Тадатуне и Уиллом.
— В чём дело, объясни, ради Бога, — вскричал Уилл. — Я никогда не видел, чтобы японки вели себя так. Или японцы.
Тадатуне, улыбнувшись, отпил глоток сливового вина.
— Таковы обычаи гейш. В сущности, таковы причины их существования. Какая радость в том, что эти прелестные создания отдавались бы по первому знаку мужчины, словно примерные жены.
— Боже милостивый, — сказал Уилл. — В каком непохожем мире вы живёте, Тадатуне. В моей стране сопротивляется именно жена, а когда нам нужно полное послушание, мы обращаемся к шлюхе.
Тадатуне поставил свой бокал.
— Честно сказать, Андзин Сама, я не думаю, что захотел бы жить в твоей стране. Но, умоляю тебя, не обижайся на мои слова.
— Как я могу обижаться? — вздохнул Уилл. — Я с тобой полностью согласен.
— Хорошо. Тогда я покину тебя. Во всяком случае, на время. Он поставил бокал и поднялся.
Девушка в зелёном радостно вскрикнула, притворилась испуганной и ринулась к двери. Кита осталась на месте, мило улыбаясь и не сводя глаз с Уилла. Она, конечно же, чувствовала некоторый страх — оттого, что этот незнакомец из-за моря может захотеть чего-нибудь необычного. Чего же он мог захотеть необычного? Он хотел её, это очевидно. О да, ей не грозила перспектива простоять вот так всю ночь. Но всё же он не собирался вставать и носиться за ней по всему дому, как школьник. Может быть, это в конце концов и усилит его страсть. Но хотел он не этого, и здесь, в своём доме, он наконец-то имел возможность получить то, что хотел. Пугающая мысль.
Он поманил девушку пальцем. Помедлив секунду, Кита обогнула маленький столик и присела перед Уиллом на колени. Глаза её были широко раскрыты, на лице явно проступало беспокойство.
— Мои привычки могут показаться тебе странными, Кита, — сказал он. — Потому что я приехал из далёкой страны, лежащей за океаном.
Она кивнула, по-прежнему не сводя с него глаз:
— Ты — Андзин Сама, друг принца Иеясу. Я знаю это, мой господин.
— Поэтому ты должна быть терпеливой со мной, Кита, — продолжил он.
— Да, мой господин. Я буду терпеливой.
Протянув руку, он развязал её пояс, медленно распустил его и уронил на пол, дав кимоно распахнуться. Она помедлила и сделала то же самое с ним. Он медленно раздвинул полы её одежды. Под ней не было больше ничего — как он и предвидел, наблюдая за ней во время танца. Сколько ей, интересно, лет? Старше ли она девушек, назначенных ему в служанки, девушек, купавших его в Бунго? Старше ли Магоме Сикубу? Он взял её грудь в ладонь — сосок был твёрдым и большим, словно камешек, впивающийся в руку. Поколебавшись немного, она тоже коснулась его груди, но его соски показались ей недостаточно твёрдыми. Взглянув на него, она наклонилась вперёд и дразнила их губами и языком, пока они тоже не обрели упругость.
Он бросил сверху взгляд на колышущуюся массу блестящих чёрных волос. Боже праведный, подумал он. Моя собственная шлюха, в моём собственном доме. Сколько лет он мечтал об этом — оказаться в таком положении, обладать всем этим. Но в то же время разве это предел мечтаний? Жить в таком доме и иметь проститутку, приходящую по первому желанию из соседней деревни?
Её голова на мгновение легла к нему на грудь, потом она снова подняла глаза к его лицу. Её губы были всего в нескольких дюймах. Но коснуться этих белых щёк, пробежать губами по этим зачернённым зубам — это, наверное, униформа для гейш, замужем они или нет, — казалось непристойным. Кроме того, ему все ещё виделись эти зубы, разрывающие сырую рыбу за ужином. Рыбу, все ещё глотавшую ртом воздух, когда Тадатуне отрезал ломти её мяса, а девицы хихикали и тянулись за угощением. Приходилось ли принцессе Асаи Ёдогими и Пинто Магдалине рвать зубами живую плоть и смеяться при этом? Странно. Все очень странно. Он чужой здесь. А если нет, то и Мэри была бы здесь своей. Мэри и Деливеранс.
Кита распахнула его кимоно до конца и сняла его с плеч, ослабив пояс. Её халат распахнулся, когда она наклонилась. Если не губы, то тело её вполне подходило для поцелуев. Будет ли оно столь же ароматным, как у Асаи Ёдогими?
Боже мой, Асаи Ёдогими. А за ней, всегда, Пинто Магдалина. Недостижимая? Ведь
