за то, что они слушали чужое радио.
Ганс Хабе («Эхо недели»): «Те, кто имели несчастье не принимать участие ни в одном преступлении» (для перспектив Германии).
Около 75 % руководителей отделов министерства иностранных дел – бывшие нацисты.
26.05.<1952. Нью-Йорк*> понедельник
Получил паспорт. Комоды тоже. Почти каждый вечер с П. Готовлю. Не настолько плохо. Многое стало проще. Пришел в порядок. Без неврозов. Или с легкими. Меньше обращаю внимания. Чувство вины, которое уходит. Хорошо с П.*
10.07.<1952.> Амстердам, отель «Пеи Ба»
Прибыл 10 июля. Ринни ван дер Вельде на набережной. Через Роттердам, Гаагу в Амстердам. Как исключение, хорошая погода все это время. Вечером ван дер Вельды (Роза, Ринни) и Боумистеры (Джан, Джопи) – «Пять овец», старый ресторан XVII века, который ловко и хорошо содержит некий голубой, торговец произведениями искусства (Николас Кроезе). Несколько тетрально сначала: всюду шнапсы Бокма; красивые предметы из меди, латуни, олова, столы, дерево, скатерти, стекло; великолепный шатобриан (бифштекс из вырезки) с куриной печенкой. Другой вечер в саду «Де Пеи Ба» (голландском) с очень хорошим скрипачом, много шампанского. Позже с В. д. В. без П. в «Де Крингель», большом баре с цыганами, художниками и т. п., что-то вроде вокзального зала, – нелепое воспоминание. В. д. В. несколько с выражением лунатической лошади, женщина среднего возраста (среди них П.).
С П. в Рейксмюзеум. Рембрандт, ван Гальс, Вермеер, де Хох – парады, шоу, переживание, специально на выставке три столетия искусства потрета, где в одном зале висит почти полдюжины Рембрандтов (больше!), необыкновенно очаровательных, мужчина с сифилитическим носом, мать с открытым чепцом, автопортрет (поздний), небольшая картина с юной девушкой.
Лидо, у воды, без раздумий с П., которые решили, что обнаружили мои голландские (Оснабрюк) корни.
Ланч в одном из парков (интернациональный культурный центр), еще один в отеле, свежие морские языки, один вечер с обеими супружескими парами (без Полетт, которая мудро спала) в Хоог Вурштен, небольшом замке с цветными фонтанами, спящим лесом, потом еще дома у В. д. В – и вчера в «Бали», ресторан, с огромной тарелкой риса, где я побил рекорд по его поеданию. Все еще жара, настоящее, близкое к жизни.
Сны. Один очень странный – о войне остального мира с Россией; сражаются машины, почти без людей, молча, позади них, скрючившись, почти в воде оставшиеся люди (свободные), которых потом хватают и уничтожают без особой жестокости, и потому все непонятно и кажется самой судьбой.
Врач П.: Надо жить эластично – иначе можно сломаться.
Кто нуждается в ценных бумагах как в базисе, тот сегодня потерян.
Материалистичный образ жизни. Имущество делает неподъемным.
14.07.<1952.> Берлин, отель «Штайнплац»
10-го после двенадцати из Амстердама, после ланча с Ринни В. д. В. и П. Машина, водитель голландский студент, мастер в десятиборье, с интеллигентностью спортсмена. Вся дорога – равнина. Мелкий дождь. Граница у Бентхайма. Немецкие чиновники в зеленых мундирах. Один из них, который смотрел мой паспорт: «Я никогда не думал, что могу вас встретить». Еще раз попросил мой паспорт, чтобы показать своему коллеге, который не верил, что это я. Дальше. Эмсланд. Серое небо. Люди на велосипедах, на полях. Не особо приветливые. Студент: «Что вы почувствовали, когда через двадцать лет…» То, что идет дождь.
Через Оснабрюк. Церковь Святой Катарины без башни. Руины. Хакенштр., 3* уже не увидел. Бирштрассе. Гроссештрассе. Почти все новое, низкие дома. Йоханнескирхе почти разрушена. Зюстерштрассе разрушена. Тюрьма тоже. Дом Фогта*. Дом Хоберг* и сад менее. Все видел только проездом. Ибург. Замок. Бад Ротенфельде. Видел, подъезжая, моего отца на балконе красивого дома. Мою сестру, ее мужа*, их четырнадцатилетнего сына Клауса*. Вечером туман на лугу за окном. На следующий день видел небольшую фабрику. Через лес, тепло, солнце, запах липы. Вечером в пивной. Толстая остроглазая хозяйка с парой типичных замечаний. Много вина. Бекенкамп, заведующий культурой; позже домой. Луна, луга, туман, Клаудиус.
Мой отец, кажется, в хорошем состоянии. Сестра мила, иногда несколько поникшая, хотела мне напомнить, что ей уже пятьдесят два года. Понравился ее четырнадцатилетний.
12-го пополудни с Вальтером Р.* поехали в Ганновер. Была возможность улететь самолетом пораньше. Вежливые люди. Летели один час. Земля внизу, спелая пшеница, леса, луга, деревни. Потом Берлин – пустоты среди блоков домов. Пустые блоки. Места, где прежде были дома. Ф. Резничек в аэропорту. П. получила телеграмму слишком поздно. Отель «Штайнплац».
Вечером поезка по городу. Курфюрстендамм. Обедал в «Мэзон де Франс». Нельзя получить немецкого вина. Гулял. С П. еще раз в уличном кафе. Как в рассказах Э. Т. А. Гофмана и Э. Уоллеса. Словно под водой. Абсолютно чуждые существа. Зомби, но настороженные, вынюхивающие. Никакого контакта. Что-то чужое, что разыгрывается на чужой сцене. Все словно в каком-то сне; каждое обращение, даже с персоналом отеля, как будто это не реально, все не то: не тот тон, люди не те, как будто все это сейчас изменится или исчезнет. Никакого ощущения человечности, тепла, подлинности – все отдельно, как на сцене, и едва ли хорошей. Неоновый свет; тени на улицах, руины; немецкий взгляд; хорькоподобность многих людей; искусственность, невозможность проникнуть в это. Подобие масок; глаза как у моллюсков; внимающая пустота; непроницаемая пустота; зомби. Разбомбленные души, движущиеся по команде. Косые лица. Шопот. Молчание. Мало громкого. Вежливость, но как по команде. Непропорциональные люди; лица; взгляды. Вдруг начинаешь верить, что знал уже всегда: они по команде могут делать все, что угодно; что вместо душ у многих зеркала, которые отражают того, кто, согласно закону, на них смотрит. Почти никаких улыбок.
Город без иллюзий. Голая жизнь. Функции. Давление опасности. Взгляд в небо, когда в нем гудит самолет. Как будто снова он несет бомбы.
16.07.<1952. Берлин>
Позавчера вечером с Фел. Р.*, Хайнцем Тилем, завотделом прессы управления полиции Ричардом Кацем. Ресторан «Мозеллана». П. в первый раз ела медвежий окорок. (В обед с ней сидели в уличном кафе; персидская (русская) икра, раковые хвосты с укропом и рисом, с очень нежным «Окфенер Бокштайн» 1949-го – чувство воздушности, счастливые. За соседним столом семья (или нет), муж без галстука, стриженный наголо, тощая жена. Два юноши, видимо, восемнадцати и двадцати лет, подвижные, жестикулирующие, присматривающиеся, все считают деньги, пачками, обменивают, за пивом, юноши вдруг исчезают, потом появляются снова, высматривают через перегородку. Мы заметили их снова стоящих у вокзала Цоо с другими – спекулянты, обменивающие западные и восточные марки и т. п. Прогулялись к бюро «Панамерикэн», заказали авиабилеты.
С Фел., Тилем в «Золотой подкове».
