как бы издалека – как будто рядом с ним живут люди, которые тоже слушают радио. Обман собственного одиночества.
У смерти и агонии нет национальности. Возможно (как мотив), боль не имеет (не знает) национальности (смерть – тоже).
Большая любовь не знает юмора. Поэтому чувствуешь себя всегда потерянным.
Никакая любовь не знает юмора. Она никогда не будет смеяться сама над собой. Это бы ее упразднило. Превратило в ничто.
31.12.<1951. Порто-Ронко>
27-го утром в Цюрих. Обедал с Файльхеном. Устрицы, после долгих месяцев. Как все, чего долго не пробовал: ново, неожиданно. Отель полон спекулянтов. Много балканских лиц. Деньги, оружие, бог знает что. Швейцария кажется здесь островом.
Так: роман об этом. Подоплека: швейцарское мещанство, отель, бар в маленьком городишке, спекулянты. Бурле – поставщик оружия, богатый человек, швейцарец, в Европе: добрый отец, буржуазный, бравый. Его жена: «Ах, Боттичелли, я его вообще не люблю». Коллекционер: «Теперь у нас весь Моне». Что же касается того… этот (без всякой связи) Израиль мог позволить себе выиграть войну, потому что он продал такое плохое (остатки, брак) вооружение Египту, что арабский легион и т. п. ничего не мог сделать против лучше вооруженных евреев.
Пополудни гулял; лавки. Вечером в семье Файльхенфельдта. Даже икра. Наверное, Швамбергер рассказал, как я отзывался об их жадности. Картины. Милый Ренуар, рисунок купальщицы, прекрасный пейзаж Сезанна.
На следующий день Деш, без галстука, длинная грива волос, в дезинтерийного цвета мавританско-французской шинели с цельнокроенным капюшоном. Видел много таких в городе. Кажется шиком для экзистенциалистов и продвинутых интеллектуалов. Позволил мне, не без охоты, заплатить за обед. Вечером в семье Файльхенфельдта; вернулись с выставки Дега в Берне, скоро стали зевать. Позже Деш. (Перед этим еще Вернер Классен, мелкий издатель, по поводу глупого договора, который составил мой адвокат Гаутчи, – был вполне разумен.)
Следующий день. Файльхенфельдт. Собственноручно приготовленная гусиная печень, позже вечером – Клаус Хардт и жена издателя «Шпигеля» Аугштайна. Еще один другой день. Потом к Файльхенам. Посидел. Пришли его и ее знакомые. Они как обычно: он должен уйти. Я ушел на час раньше. Прохаживался по платформе. Они появились снова вместе. Предположительно, как часто бывает, недоразумение. Файльхен. Те должны были зайти только на минутку. Следует заметить: что-то учинят, потом безобидное «почему?» Другие просто слишком чувствительны! Как женщины защищают свои владения!
Вернулся. Письма. Телеграммы. Линдли хочет взять вторую книгу*, от которой хотел отказаться Шустер из «Эпплтона». Свиньи эти издатели! «Эпплтон». Боится, книга не вернет задаток, – сразу же готовится разорвать контракт. Я якобы в мае предоставил слишком поздно. Это их в декабре осенило.
21.01.<1952. Порто-Ронко>
Работал дальше. Запнулся, продолжил. Не ожидаю многого от этой книги – только то, что она поможет (несколько) через год, когда будет, надеюсь, время, чтобы найти что-то новое.
Если приходится из-за налогов и т. п. каждый год писать по книге, чтобы что-то заработать на содержание Петер, то это скверное дело. Придется заняться чем-то другим.
По телефону говорил с Полетт. Хорошо, что она есть. Все больше и больше. Есть что-то, что приносит радость. Иначе действительно ничего бы не было. Н., Петер – нет. И друзья. Вряд ли. Каждый за себя.
Она пусть не совсем, но как-то поддерживает спокойное время. С конца декабря не был в деревне. Не выходил из дома. Без депрессии. Хорошо. Становлюсь независимым, если так все и дальше пойдет. Независимым от ожидания.
Погода помогает. Фен, но все еще хорошо. У кухонного окна первые распустившиеся ветки мимозы.
09.02.<1952. Порто-Ронко>
Дюрер: «Искусство правдиво прячется в природе, кто может его вырвать из нее, тот будет им владеть».
Вчера по телефону говорил с Полетт. Время, когда исчезает разделенность. Время к некоторой перемене. Я уже семь месяцев здесь. В работе над книгой* еще не видно конца. Трудности начинаются теперь. Всю любовную историю разделить на временные отрезки, продвигающееся вперед знакомство, сомнения – и в то же время удерживать. Держать в единстве. Давать объем. Целостность. Контрасты по необходимости сводить воедино. Потребность побега, которая, несмотря на понимание, может все разрушить. Легче жить, обходясь без всего, чем найти что-то и это потерять.
18.02.<1952. Порто-Ронко>
Вчера вечером кварцевая лампа. Стояла всю зиму без дела. Сразу же сгорел. Должен всегда все сразу иметь и делать. Сегодня небесное утро, становится холоднее. Писал на террасе. С Анитой Айнзидель в Аскону. Перед Бателло с ней, Розенбаумом и Линсоном. О поэзии, Хайдеггере, Гегеле, отрыв слова от реальности; декорация для себя; зеркало, которое отражается в зеркалах; эхо, которое себя умножает, но где осталось то, что его порождает? Если есть образы, можно привести их в соотношение друг с другом. Фехтование зеркал.
Мужество – это нехватка фантазии.
Обратно с Анитой. Холодное мглистое солнце. Купался. Разгоряченное лицо. В ванне продумал две очень хорошие статьи*: обращение к Германии о всеобщей вине начать с дискриминации евреев и убийства заложников немцами, о понятии послушания и приказа, которые позволили возникнуть национал-социализму, терпеть его и возвеличить, хотя всеобщая вина – введение и использование концентрационных лагерей и т. п. Объяснение извинений генералов и военных преступников. Непризнание всеобщей вины – наша ошибка. Тяжесть на сердце. Немецкий невроз: вместо того чтобы защищать, признать; работать, чтобы этого больше не произошло. Мир: если это могло случиться в Германии, никакая страна от этого не застрахована. Мы слишком близки, чтобы стать лицемерами; французская революция; суд Линча; инквизиция; концентрационные лагеря во всем мире; Перрон, Франко.
Демократия, религия, никакой политики! Политика не может выступить против коммунистической религии (с огромной фанатической силой любой религии). Попытки политики: союзы с Франко, Германия, больше вреда, чем пользы. Идея становится слабым объектом. Генералы никогда не должны влиять на политику. Всегда фальшь. Что это за профессия – убивать людей, ей нельзя позволять управлять людьми. (Вашингтон?)
Лучше держать демократию в чистоте, чем совершать с ней сомнительные предприятия.
Полетт: послала почтовые конверты и бумагу. Донкихотство.
Много критики* в листке «Эпплтона». Выбрана, естественно, хорошая.
Работал* дальше. Надо иметь диктофон. Для долгих приемов ванн, чтобы диктовать.
22.03.<1952. Порто-Ронко> суббота
Работал дальше*. Хорошо, если так пойдет. Надеюсь получить готовую основную часть второй рукописи. Еще нет определенного отношения к книге.
После швейцарского издателя «Шерца» теперь немецкий издатель «Деш» испугался последней книги*. «Гуггенхайм» заключил с «Кипенхойером». Посмотрим, получится ли.
Сад. Растения. Побеги. Полетт занималась этим. Первые камелии. Японская слива цветет. Мимозы распускаются. Полетт посадила сто нарциссов.
В Германии были казнены 9800 человек
