Этот парень примерный ученик, я ручаюсь за него.
– О нем мы поговорим после поездки в Испанию. Значит, Лупа считает дело чрезвычайно спешным?
– Да, господин. Лупа предупредил, что заговорщики, скорее всего, решили закончить дело до майских Лемурий.
– А как насчет тебя, Осторий?
– Если боги пошлют нам удачу, я тут же уеду из Рима.
– Почему? У тебя здесь есть перспективы.
– Витразин не даст мне покоя. Я его подлую натуру знаю. Рано или поздно он доберется до меня. Он никому и никогда не прощал поражений. В Городе его нож рано или поздно достанет меня. Лучше я скроюсь куда-нибудь подальше. Господин, я не отвечу куда. Вокруг тебя полно глаз и ушей, от которых не скрыться и не спрятаться. Я хочу жить и не прятаться. Такова моя просьба.
– Хорошо… если дело сладится, я благосклонно отнесусь к твоей просьбе.
* * *
К удивлению Остория, взять Секунда на паршивом торговом паруснике, доставлявшем в Испанию вино и оружие, оказалось далеко не просто.
Под утро его попытались скрутить в каюте, но он сумел вырваться. В разодранной тунике, мускулистый и неукротимый в борьбе за жизнь, он, добравшись до борта, громко рассмеялся и показал людям Остория вскинутый вверх средний палец. Затем крикнул: «Лови дельфина!» и бросился в море.
Нескольких секунд Осторию хватило, чтобы прийти в себя. Он крепко вцепился в поручни, потом тихо, не оборачиваясь, приказал:
– Тащите луки и стрелы!
Обратившись к отплывшему от судна беглецу, крикнул:
– Не дури, Секунд! Я знаю, ты парень крепкий и способен долго продержаться в воде, но это не спасет тебя. Если сдашься и поднимешься на борт, тебе сохранят жизнь.
– Я сам способен сохранить свою жизнь, – засмеялся Секунд. – Погляди, ублюдок, какая полная луна! Она поможет мне. Пока вы развернете ваш грязный парусник…
– У нас есть весла, Секунд!
В этот момент за спиной Остория послышался голос Сегимунда:
– Мы здесь, хозяин.
– Отлично! – Не оборачиваясь, Осторий приказал: – Пальните в негодяя из всех трех луков, только не вздумайте попасть.
Был бы приказ, а уж с его исполнением трое гладиаторов, проворонившие важную добычу, не заставили себя ждать.
Три стрелы практически разом, расширенным треугольником легли вокруг пловца.
– Послушай, Секунд! – крикнул Осторий. – В следующий раз тебя накроют. Полнолуние поможет нам, а не тебе.
Секунд сразу сбавил ход.
– И вот еще о чем подумай, – продолжил Осторий. – Твои бумаги у нас, и, как мы ими воспользуемся, от тебя уже не зависит. Стоит ли жертвовать собой ради грязного дела?
Секунд откликнулся:
– Ты даешь слово, что сохранишь мне жизнь?
– Даю слово.
Пловец поплыл к судну.
На борту его с головой накрыли покрывалом и на глазах удивленных и перепуганных корабельного прокуратора и двух матросов провели в отсек для пассажиров. Там позволили обтереться, после чего один из людей Остория – очень высокий и мускулистый парень, по имени Сегимунд, – крепко связал ему ноги.
Пленник усмехнулся:
– Я полагал, что вы свяжете руки. Ведь я очень удачно заехал в глаз этому молокососу.
Сегимунд рванулся было к пленнику, но Осторий удержал его.
– Со связанными ногами ты далеко не убежишь, а руки тебе понадобятся, чтобы написать обо всем, что связано с твоей поездкой в Тарракон, а также о планах Аттиана.
– Я неграмотен, – буркнул Секунд.
– Нет, ты владеешь грамотой. Пиши, и тогда тебе и в дворцовой темнице сохранят жизнь.
– Ты же дал слово!
– Да, – согласился Осторий. – И сдержу его. Здесь, на корабле… Но впереди тебя ждет Испания, а оттуда недалеко до Рима, а уж за эти пункты я не несу никакой ответственности.
После паузы он похлопал пленника по плечу:
– Секунд, ты не похож на идиота и можешь сообразить – если капитана судна, на котором тебя доставляют в Испанию, поймали на контрабанде; если тебе пришлось пересесть на этот вонючий, пропахший соленой рыбой парусник, значит, тебя здесь ждали.
…И, самое главное, если тебе пообещали жизнь в обмен на откровенность, любой догадается, что нам многое известно и дикая охота на всякого рода свихнувшихся злоумышленников и высокопоставленных негодяев, замысливших недоброе против императора, началась.
Преступники не уйдут от расплаты. С тобой, если будешь молчать, тоже церемониться не станут. Стоит ли класть свою жизнь за хозяина, который когда-то, в годы твоей молодости, посягнул на твою женщину? Он щедро расплатился с тобой, даже дал вам вольную, но тем самым и накрепко привязал к себе. Не пора ли подвести итог? Я обращаюсь к твоему здравомыслию – задумайся о судьбе этой женщины и детях, которые сейчас, как ни крути, стали заложниками.
– Что мне будет, если я раскрою все без утайки?
– Я не император, и ничего обещать не могу, но, зная Благочестивого, могу пообещать – у него хватит благоразумия принять верное решение, особенно если я похлопочу за тебя.
– Я должен подумать.
– Думай… До утра… У нас еще четыре дня пути. Можешь поспать.
Осторий и двое его людей вышли из каюты.
С пленником остался Сегимунд.
Секунд грубо обратился к нему:
– Что вылупился?! Может, ноги развяжешь?
Германец отрицательно покачал головой.
– Ну, как знаешь.
* * *
На следующий день Секунд исписал несколько папирусных страниц, на которых подробно изложил, каким образом он обычно связывался с Присцианом.
– Обычно мы причаливали в Барцине, на этот раз вон как вышло, – прокомментировал Секунд свое задержание. – Думаю, что вы собираетесь причалить в Тарраконе?
– Правильно думаешь.
– Что ж, у нас есть запасной вариант и в этом городе. Там я должен заглянуть в одну из портовых таверн, обменяться контрольным словом с хозяином и дожидаться распоряжений. Что касается планов хозяина, меня в такие дела не посвящали.
Осторий кивнул – на первый взгляд, все вроде бы сходилось.
Глава 9
До столицы провинции догребли в поздних сумерках, когда в городе и в порту все замерло.
Причалили в Царской гавани.
По настоянию Остория, капитан никому не разрешил спуститься на берег, кроме Сегимунда, которого ланиста лично проводил до трапа, и где-то после полуночи до крика первых петухов, в момент, который римляне считали «лишенным времени» – на борт торгового парусника поднялись Флавиний и не отстававший от него ни на шаг Бебий Корнелий Лонг.
В каюте Флавиний выслушал доклад Остория, внимательно ознакомился с показаниями Секунда, потом велел привести пленника. Предложил тому повторить все, что тот изложил на папирусе, потом долго вглядывался в пленника и наконец предложил ему обмозговать все за и против.
– Ты это к чему? – усмехнулся Секунд.
– К тому, что я хотел предложить тебе принять участие
