class="p1">Мы смотрели друг на друга, и я понял, что она не шутит. В общем, я и так знал, что тема переезда в Штаты очень важна для нее, но такая твердость и бескомпромиссность озадачивала, я бы сказал, тревожила. Не знаю, как сложились бы дальше наши судьбы, если бы не телефонный звонок, остановивший мой уже готовый сорваться с губ ответ. Я не очень люблю ранние звонки, но этот показался настолько своевременным, что я даже не стал ворчать и торопливо включил телефон.
— Здорово! Я в Москве! Встреть меня в «Бульдоге»! Я скоро буду!
Серега отчего-то говорил короткими, рублеными фразами, что было не очень похоже на него, и я подумал, что опять случилась какая-то пакость.
— Через час? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.
— 20 минут! — бросил в трубку Поляк и отключился.
Я посмотрел на замолчавшую «мобилу», поднял голову и встретился взглядом с изумрудным свечением глаз напротив.
— Это Серега, — я помолчал, затем встал и начал собираться, — он ждет меня.
— Ты никуда не пойдешь, пока не ответишь! — Такой решительной я ее еще не видел. Как говорится, век живи…
— Майя, что-то случилось, — я подошел к ней, хотел обнять, но она резко отодвинулась.
— Мне все равно, что случилось у твоего Сереги! У вас всегда что-то случается! Или ты отвечаешь на мой вопрос, или…, — она замолчала, продолжая буровить меня взглядом своих зеленых глаз.
— Или что?
Больше всего я ненавижу, когда меня принуждают. Не знаю, может, это из развившегося в детстве духа противоречия, когда вместо любимого футбола меня заставляли ходить на ненавистные бокс и фортепиано. А может, было заложено поколениями моих предков, большую часть своей жизни проводивших в военных походах и боях. Не знаю, да и какая разница, если всякий раз, когда меня пытались к чему-то принудить, я принимал прямо противоположное решение.
— Или… мы расстанемся, — тихо произнесла Майя.
Я сделал попытку свести серьезное к шутливому.
— Прямо сейчас?! За неделю до годовщины нашей первой ссоры?!
В ее глазах переливалось что-то изумрудно беспокойное, но тогда я думал, это гнев. Так всегда бывало, когда она злилась на меня.
— Я не шучу, Ден, — она посмотрела в покрытое замерзающими каплями осеннего дождя окно и повторила, — я не шучу.
Где-то внутри я всегда боялся этого разговора, так как не знал, смогу ли заставить себя уехать. Однажды я уже покинул родину, оставив там детские мечты, родных и друзей, но та родина была не так далеко, и я мог долететь туда за два часа, но Америка…! Это же другая страна! Да что там страна — другая Галактика! Чужой мир, чужие нравы, чужой язык!
— Ты сегодня хочешь услышать мой ответ?
— Не сегодня, сейчас! — Майя твердо смотрела мне в глаза.
Противный зуммер мобильника не позволил мне ответить. Радуясь неожиданной передышке в трудный момент, я схватил трубку. Это снова был Поляк.
— Ты еще дома?! — Серега был возбужден, что было свойственно ему так же, как вечно сонным коалам. В то же время я слышал в его голосе нотки какой-то усталости, если не сказать… обреченности. — Давай, ноги в руки и сюда!
— Что случилось-то?! — Я прямо кожей ощущал еще неизвестную, но уже вплотную подступившую тревогу. Хотя, как говорилось в сказке, — это еще не беда, а всего лишь ее половина — беда впереди…
— Не по телефону, Ден!
Он отключился. Я поднял голову и столкнулся с твердым взглядом любимых глаз.
— Милая, мне нужно идти, — я чувствовал себя скотиной, хотя не понимал, отчего именно.
Но Майя не дала мне времени разобраться.
— Тебе всегда нужно! — Она отвернулась и негромко добавила: — Решай, Ден, сейчас!
…По лестнице я спускался в самом мрачном расположении духа. Меня тревожил тон Поляка, а с Майей мы и вовсе расстались, как чужие. Она даже не попрощалась со мной, не было ни обычного поцелуя, ни улыбок. Что-то болезненно скреблось в районе сердца, наводя на мысли о целом выводке свирепых котят, которых забыли покормить. Не могу сказать, что плечи мои поникли, но взгляд точно был не радостен и светел.
Конечно, я ничего не решил. Ни в какую Америку ехать я не хотел, но расставаться с самым дорогим мне человеком я не хотел еще больше. Единственное, что мне удалось, это уговорить Майю потерпеть до вечера и дать мне немного времени подумать. Хотя, если сделать именно это, то есть вдуматься, то получается, что до сего дня я так и не удосужился напрячь свои мозги, чтобы определиться, что для меня важнее. А это не так! Совсем не так! Я думал об этом, но жизнь без Майи представлялась мне чем-то абсолютно невозможным, и я по-детски пытался отложить решение важного вопроса на потом. Или «на авось». Кому как нравится. Да, я не самый правильный человек. Не сказать, что горжусь этим, но стыдиться, что меня все устраивало и все нравилось именно здесь и именно сейчас — разве это правильно?! Кто думает о плохом, когда у него все хорошо? Может, кто-то и думает (мир велик, да и люди все разные), но точно не я.
Выход через парадную дверь был загроможден мебелью то ли съезжающих, то въезжающих соседей и, чтобы не ждать, пока двое бестолковых грузчиков решат, наконец, в какую сторону двигать огромный диван, я пошел к черному выходу.
В маленьком дворике, неподалеку от арки, стояли трое алкашей. Одного я знал — это был местный дебошир Колян. Где он жил, не знал никто, но его всегда можно было встретить в одном из двух мест — у ближайшего ларька с дешевым спиртом польского разлива типа «Роял» и там, где он стоял сейчас, хотя чаще он попросту валялся, оглашая дворик матерными выкриками и угрозами каким-то высшим существам.
Увидев меня, Колян что-то сказал своим собутыльникам и быстрым хоть и нетвердым шагом двинулся мне наперерез. Я знал, что ему нужно, для этого не нужно обладать даром Ванги. Ему нужны деньги, которых у него никогда не было. По крайней мере в те минуты, когда я имел честь общаться с этим обладателем хриплого голоса и такого же непереносимого запаха псины.
Обойти его не было никакой возможности, как и шансов избежать режущего глаза запаха никогда не стираных штанов. Я задержал дыхание, глядя на просительную морду алкаша, и благоразумно остановился в метре от него. Колян сделал попытку сблизиться со мной на более доверительную дистанцию, но всему есть предел. Вытянув руку вперед, я жестом остановил его.
— Э-ээ, зёма, — на его маленьком, заросшем курчавыми волосами
