— Уважаемые жители и гости Города, Городской центр дезинфекции и дератизации сообщает о росте численности грызунов, являющихся переносчиками опасных болезней. Всем народным дружинам Города надлежит в ближайшее время заняться отловом вредителей и истреблением их очагов. Также, на время борьбы с грызунами, запрещаются любые боевые столкновения между дружинами.
Последнее предложение было сказано впроброс, будто между делом. А вместе с тем я чуть вслух не сказал все, что думаю по поводу Голоса. Он решил именно сейчас заделаться миротворцем, когда всю дорогу с удовольствием смотрел, как мы крошим друг друга? Не часом позже, да? Смахивало на глобальный разводняк. Будто этот мерзавец сидел сейчас где-нибудь на крыше с громкоговорителем и дергал за веревочки, заливаясь истеричным смехом. Только вместо марионеток у него были мы.
Возникла привычная таблица, как тогда, с собачками. Только в разделе «Уничтоженные очаги» у трех известных мне группировок (мы, Молчуны и Валькирии) красовались нули. Хотя Башка и говорила, что со своими людьми столкнулась с грызунами. Видимо, в зачет шли лишь уничтоженные очаги.
— Шипастый, что делать будем? — спросил Молчун. — Голос вроде как запретил их убивать.
Это я тоже понял. Даже переводить с пидарского (а Голос общался исключительно на этом наречии) на человеческий не пришлось, как обычно.
— Сухари сушить, — сплюнул я на землю. — Есть у меня одна идея, вряд ли она вам понравится. Короче, слушайте…
Бывает так, что утром встаешь именно с той ноги, в окно светит солнышко, обычный растворимый кофе на вкус, как дорогая арабика. Кажется, что весь день будет просто чудесным. Но потом ты встречаешь одного мудака, который парой фраз портит все настроение. У нас в Городе с этим еще проще. Потому что главный Мудак постоянно незримо был близко. И звали его Голос.
Если раньше я относился к нему, как к чудаковатому придурку с извращенным чувством юмора, который подкидывал тебе очередные задания, то теперь мнение изменилось. У этого мерзавца явно была какая-то цель. Вот, к примеру, валькирии ему точно нужны. Иначе бы он не вписался за них так явно. Значит, дружок, любишь ставить всех перед фактом?
— Из боевой трансформации выйти, — скомандовал я. — Оружие опустить. Блокиратор, Безопасник, вы готовы?
Два почти синхронных кивка меня полностью удовлетворили. Хотя легкая тревога никуда не ушла. Одно дело — способность Мортиры и совсем другое автоматная пуля. Последняя все же чуть побыстрее. Не знаю, справится ли Безопасник. Сюда бы Гром-бабу с ее Телохранителем или Алису с Кровавым кругом. Однако чего не было, того не было.
Заодно я посмотрел на заполненность артефакта после применения Дождя. Посмотрел и офигел. Опять чуть в минуса не ушел.
Артефакты Культа
2/6
Текущая заполненность живой энергией — 27 %.
Благо, мне вроде как артефакт и не будет нужен, если все пройдет по-тихому. А на это и делалась основная ставка.
— Валькирии! — почти прокричал я. — Меня зовут Шипастый! Я глава группировки, или дружины, как называет нас Голос, которая живет у Парка.
С каждым словом я делал небольшой шаг к центру двора. По моим прикидкам, сейчас в меня уже можно выстрелить практически с любой квартиры. Кстати, я ощутил защиту Безопасника, напоминающее мокрое пальто, которое ты напялил прежде, чем принять душ в квартире любимой женщины. Однако при этом стесненности в движениях я не чувствовал.
— Я предлагаю вам капитулировать! — громко и четко продолжал я. — Все сдавшиеся женщины будут отпущены, включая вашего лидера, Матерей и Нянек.
— На каких условиях? — крикнул кто-то из открытого окна. И тут же спрятался. Это была явно не Монашка.
— На нескольких, — уклончиво ответил я. — Мне нужна будет гарантия нашей безопасности. Но об этом я буду говорить лишь с Мо… вашим лидером.
Ответом мне стала гробовая тишина. Ну да, переговорщик я тот еще. Чему и рожа способствовала. Тем более после боевой трансформации я сейчас походил на бомжа в рванье. Хотя, из-за обширных дыр в одежде, валькирии могли разглядеть то, чего им давно не хватало — свободу, равенство и братство. Правда, пока в весьма вялом состоянии. Возможность быть убитым в любое мгновение как-то не особо заводила.
— Вы слышали Голос, — предпринял я новую попытку. — Нам нельзя и дальше убивать друг друга. И нужно помириться. Так сказал Голос. В противном случае мы возьмем вас в осаду и станем брать в плен тех, кто попытается выбраться из окружения. А когда уже Голос даст добро, то начнем убивать. Этого ли вы хотите?
Я красноречиво промолчал, разглядывая окна. И неожиданно для себя увидел в одном из них серьезную мордашку совсем еще девчонки. Лет девятнадцать, может, чуть больше. Она даже не попыталась спрятаться, столкнувшись с моим взглядом. Лишь угрюмо смотрела мне в глаза. Внутри заворочалось нечто мерзкое, противное. Я даже не сразу понял, что это. Совесть. Однако отступать было уже поздно.
— Всего этого можно избежать, если мы договоримся!
Как пелось в песне: «А в ответ тишина». Я постоял для верности еще пару минут, а когда собрался уже возвращаться к своим, тихонько скрипнула одна из подъездных дверей. Сначала показался высунутый перед собой ствол, а следом одна из валькирий. Вскоре она выбралась, неумело целясь в моем направлении и вроде как ожидая других. Дура, хотя бы на колено присела. Автомат так и водит, словно пьяный на ветру, который пытается нарисовать на снегу свое имя.
Но я не ошибся. Следом появилась еще одна из валькирий с АКС-74У, а после, матерь божья, в смысле нет, не божья, просто Матерь. Та самая Благостыня. Еще не старая, явно младше меня, однако потерявшая форму, с одутловатым лицом и висящими щеками. Про сиськи я вообще молчу. Благостыня почему-то надела тонкую хлопковую сорочку, чтобы лишний раз продемонстрировать свои сложенный на животе бюст. В довершение ко всему нижняя губа у нее была оттопырена, что создавало эффект постоянного удивления.
А вот уже за ней выбралась моя старая знакомая. Монашка уже не блистала своей непорочной, ослепительной красотой. Обычная женщина, эдакий серый чулок, без подруг, интересов, скучающая на ненавистной работе. Как правило, такую никто не замечает.
Если повезет, то она тихонечко стареет, заводит домашнее животное, иногда не одно, потом так же тихонечко дряхлеет, умирает и несколько дней разлагается в квартире, пока соседи не почувствуют запах, а добрые животные окончательно не обглодают лицо.
Если не повезет, то к концу жизни такая тетка становится полоумной старушкой, которая мажет в подъезде ручки говном и считает, что соседи сверху ее облучают. Но Монашка попала сюда. И не могу сказать, что этим сделала лучше для своих же подопечных.
— Приветствую, — легонько кивнул я.
Улыбаться и делать радостное лицо, мол, только и жил моментом, чтобы встреться с ней, я не стал. Несколько часов назад мы убивали ее людей. Еще раньше подобное она пыталась сделать со мной. А если спросить, думаю, и у Молчунов найдутся претензии к Монашке.
