«Господи!» Наконец-то вспомнил. Вспомнил ужас, но он тлел слишком слабо по сравнению с тем холодным гневом, который пожирал меня сейчас.
«Корион». Впервые за четыре года с той ночи в башне я произнес его имя. Вспомнил. Воскресил в памяти все, что было стерто, и в первый раз за вечность ощутил себя единым целым.
Я нашел в себе силы приподняться.
Это была одна из комнат замка, и я лежал рядом с кроватью. Свалился с нее, когда старуха пыталась меня придушить.
Дверь дрогнула. Кто-то загремел замком.
— Ханна! Ханна! — Женский голос.
Каким-то образом мне удалось подняться до того, как дверь распахнулась.
— Катрин. — Я смог лишь прошептать ее имя, на самом деле я хотел прокричать его, выкрикивать много раз.
— Убийца! — воскликнула она и достала из-за пояса нож, острый кинжал приличной длины, который мог проткнуть насквозь. — Твой отец был прав.
Я попытался заговорить с ней, но уже не мог произнести ни слова. Хотел поднять руки, но сил не хватило.
— Я закончу то, что он начал, — заявила она.
Мне оставалось только восхищаться ее красотой.
41
В поединке на мечах тебя могут убить из-за недостатка мастерства. Однако чаще все зависит от удачи или, если борьба длится слишком долго, от усталости.
В конце концов, все определяется тем, надолго ли хватит у тебя сил. На могильных плитах надо ставить эпитафию «Устал», возможно, не от самой жизни, просто слишком устал, чтобы за нее цепляться.
В настоящем поединке — а большинство из них настоящие — самым искусным убийцей становится усталость. Меч — это тяжелый кусок металла. Размахиваешь им, после чего руки начинают действовать независимо от тебя, они сами знают, что могут, а чего нет. Даже когда на кону твоя жизнь.
Да, я помнил времена, когда поднять меч для меня уже было сродни подвигу Геракла, но никогда прежде я не чувствовал себя таким опустошенным, как сейчас, когда Катрин занесла нож.
— Ублюдок!
Огонь, полыхающий в глазах, был столь жарок, что способен был испепелить меня раньше.
Я напрягал волю в надежде остановить ее, но ничего не получалось.
Нож — довольно пугающая штуковина, особенно приставленный к горлу, острый и холодный. Это напомнило мне ночь, когда мертвецы вышли из топей на Дорогу Нежити.
Острие лезвия сверкнуло, когда она шагнула ко мне, и я представил, как оно режет мою плоть, выкалывает глаз. Такие фантазии способны ввести в ступор. Но лишь до тех пор, пока не осознаешь, что такое может произойти на самом деле. Из-за этого можешь проиграть. Завалишь партию, вылетишь из игры. А поведал мне об игре Корион. Какими своими мыслями я обязан ему? Какая часть моих рассуждений была никчемным мусором, оставленным пальцами дряхлого старика?
Я пробыл в темноте слишком долго. Большая игра отступила на задний план.
И хотя моя сила представляла собой не более чем тлеющие угли, я приподнял руки. Широко развел их, приготовившись принять удар. Улыбнулся.
И нечто неуловимое между нами сдержало готовую разить руку. Я понял это по лицу Катрин, ее идеальным бровям, изогнутым в гневе.
— Кажется, отец не сумел добраться до сердца, — хрипло прошептал я. — Может, тетушка, у тебя рука искуснее.
Нож задрожал. Интересно, она когда-нибудь резала по живому?
— Ты… ты убил ее.
Правой рукой я ухватил с полки у кровати что-то тяжелое и гладкое.
Она опустила глаза, разглядывая лицо старухи.
Я ударил. Не сильно, потому что был слишком слаб, но достаточно, чтобы разбить о ее голову вазу, которую нащупал. Не издав ни звука, она повалилась на пол.
Катрин лежала в омуте темно-синего платья, распластавшись на каменных плитах. Я вновь ощутил, как жизнь струится по венам. Казалось, силы начали возвращаться, когда она потеряла сознание. Словно магия исчезла.
«Убей ее — и освободишься навсегда». Знакомый голос, шуршит, словно сухая бумага. Мой или его?
Волосы прикрыли лицо, рыжее пятно на темно-синем фоне.
«Она твоя слабость. Вырежи ее сердце».
Я знал — это правда.
«Задуши ее».
Представил свои бледные руки на ее покрасневшей от крови шее.
«Возьми ее». Голос терновника. Тернии вонзились глубоко под кожу и заставили опуститься рядом с ней на колени. «Возьми ее. Забери то, что, возможно, никогда тебе не будет принадлежать». Я узнал его слова.
«Убей — и будешь свободен».
Я услышал отголоски далекой грозы.
Волосы Катрин струились между пальцами, как шелк. «Она моя слабость». На этот раз мой голос, мои губы. Один маленький шажок, всего одна смерть, и ничто в мире больше не сможет тронуть меня. Один маленький шажок, и дверь в ту дикую ночь захлопнется навсегда. Игра по-настоящему станет игрой. И я буду тем игроком, который победит.
«Задуши. Возьми ее». Голос терновника. Треск в голове. Дыхание могилы. Пустота.
Ничего.
Шея на ощупь теплая. Пульс бился под кончиками моих пальцев.
«Убей ее, Принц Терний».
Я увидел, как тонкие губы произносят эти слова в пустой комнате.
«Убей ее».
Снова шевелящиеся губы. Непроницаемые глаза, уставившиеся в вечность.
«Убей ее».
«Корион!»
На мгновение я обхватил шею Катрин.
«Я иду за тобой, старый ублюдок». Разжал руки.
Улыбка искривила тонкие губы, ухмылка жестокости. Я рассмотрел их, когда видение исчезало, непроницаемые глаза и злобная ухмылка. Моя ухмылка.
Он играл мной. Я скитался многие годы, ни разу не вспомнив о нем, полагая, что сам принял решение оставить в покое Ренара, убежденный в своем выборе — отставить в сторону слепую жажду мщения, предпочтя путь, ведущий к власти. И теперь, на пороге забвения, я уяснил, чего лишился. Выздоровевший или спасенный. Я взглянул на Катрин. Вспомнил ангела в темноте. Зыбкое видение исчезло.
Я поднял с пола ее кинжал и встал. Катрин я оставил лежать около старой задушенной карги. Дверь вела в знакомый коридор, я сразу понял, где нахожусь. Это были Западные Покои. Я поднес нож к губам и поцеловал лезвие. Граф Ренар и кукловод, дергающий за нити. Одного острого клинка для обоих вполне достаточно.
42
Брат Роддат, столкнувшись с троими, сразил их ударами ножа в спину, по очереди. С ним я постигал науку бегства и учился скрываться. Трусов стоит уважать. Они лучше других знают, как причинить сильную боль. Загнать такого в угол — значит преодолеть свой страх и пойти на риск.
