Посвящается Селин. Лучшее неотъемлемо
1
Вороны! Вечно эти вороны. Они расселись на фронтонах церкви прежде, чем умирающие испустили дух. Прежде, чем Райк прекратил отрубать пальцы и снимать с них кольца. Прислонившись к столбу виселицы, я кивнул птицам. Дюжина воронов выстроилась в одну черную линию, их умудренные глаза следили за происходящим.
Местная площадь заалела. Кровь повсюду: в сточных канавах, на выложенной плиткой мостовой, в фонтане. Люди так окоченели, что сразу было видно — трупы. Одни уморительно вытянули вверх беспалые руки, другие скорчились. Мухи роились над теми, кто еще был способен их отогнать. Одни отключились, другие притворялись, но всех выдавало назойливое стенание.
— Воды! Воды! — Умирающие вечно просят воды. Удивительно, но убийство вызывает жажду и во мне.
Местечко называлось Маббертон. Две сотни фермеров валялись со своими косами и топорами. А ведь я предупреждал, что убийство — наше ремесло. Сказал их предводителю, Бовиду Тору. Дал им шанс, всегда даю. Но нет. Они захотели крови и бойни. И они ее получили.
Война, друзья мои, прекрасная штука. Несогласный — проигрывает. Потрудись я подойти к старому Бовиду, подпирающему спиной фонтан и разглядывающему вывалившиеся на колени кишки, возможно, услышал бы другое мнение. Однако посмотрите, к чему привело его несогласие.
— Нищие деревенские говнюки! — Райк высыпал целую горсть отрубленных пальцев на распоротое брюхо Бовида. Затем подошел ко мне, выставив свою добычу так, словно здесь была моя вина. — Смотри! Одно золотое кольцо. Одно! Такая орава — и одно гребаное золотое кольцо. Хотел бы я оживить выродков, чтобы расправиться с ними снова. Чертовы вонючие фермеры.
И он бы действительно так сделал, злобный ублюдок по натуре, еще и жадный. Я выдержал его взгляд:
— Успокойся, брат Райк. Это не все сокровища Маббертона. — И предостерегающе посмотрел на него.
Его ругань разрушила всю магию окружающей картины; более того, надо быть с ним построже. После сражения Райк всегда на взводе, ему вечно мало. Я дал понять: у меня припасено нечто большее. Нечто, способное удовлетворить даже его. Он что-то проворчал, спрятал окровавленное кольцо и засунул нож за пояс.
Затем подошел Макин и потрепал нас латной рукавицей по наплечникам. Был у него такой талант — сглаживать конфликты.
— Брат Йорг прав, Малыш Райки. Здесь еще много припрятанных сокровищ. — Он имел обыкновение называть Райка «Малыш Райки», поскольку тот был на голову выше любого из нас и раза в два шире. Макин вечно травил анекдоты. Он втюхивал их даже тем, с кем рубился, конечно, если у них оставалось на это время. Ему нравилось наблюдать, как они умирают с улыбкой.
— Каких сокровищ? — полюбопытствовал все еще рассерженный Райк.
— Когда имеешь дело с фермерами, что еще ты всегда от них получаешь, Малыш Райки? — намекнул Макин, выгнув бровь.
Райк поднял забрало, выставив напоказ свое уродливое лицо. Ладно, скорее грубое, чем уродливое. Убежден, что шрамы его только украшали.
— Коров?
Макин скривил губы. Мне они никогда не нравились, слишком толстые и мясистые, но я прощал ему это за анекдоты и виртуозное умение обращаться с цепом.
— Ну, ты можешь поиметь коров, Малыш Райки. Лично я собираюсь найти дочурку фермера или даже троих до того, как остальные перепробуют их всех.
Они отправились на поиски, при этом Райк издал свой коронный смешок «кхе-кхе-кхе», словно пытался выплюнуть застрявшую в глотке рыбную кость.
Посмотрел, как они выбили дверь в доме Бовида, стоявшем прямо напротив церкви. Хороший такой дом, с высокой, покрытой деревянной черепицей крышей и небольшим цветником перед входом. Бовид проследил за ними взглядом, голову ему было уже не повернуть.
Глянул на воронов, затем на то, как Джемт и его слабоумный братец Мейкэл собирают головы. Мейкэл управляется с телегой, Джемт — с топором. Говорю же, прекрасная штука — война. Особенно если ты сторонний наблюдатель. Конечно, от нее воняет. Впрочем, очень скоро мы сожжем тут все, и вонь исчезнет вместе со столбом дыма. Золотые кольца? Для начала и этого довольно.
— Малец! — позвал Бовид. Голос глухой и слабый.
Подошел и встал перед ним, опершись на меч, внезапно почувствовав в руках и ногах усталость.
— Лучше поторопись, фермер. Брат Джемт со своим топором уже близко. Слышишь небось «хрясь-хрясь»?
Казалось, это его не слишком трогает. Трудно чем-то взволновать человека, который вот-вот станет праздничным обедом для червей. Но то, что держался он со мной так непочтительно и назвал «мальцом», раздражало.
— У тебя есть дочери, фермер? Может быть, они прячутся в погребе? Старина Райк все равно разнюхает, где они.
Взгляд Бовида метнулся вверх, пристальный и наполненный болью.
— С-сколько тебе лет, малец?
Опять «малец».
— Достаточно, чтобы распороть твое брюхо, словно толстый кошель богача, — ответил я, разозлившись. Мне не нравится, когда я злюсь. И от этого злость становится лишь сильнее. Похоже, он этого не понимал. Не думаю, будто осознавал даже то, что именно я выпотрошил его не более получаса тому назад.
— Пятнадцать лет, не больше. Не может быть больше… — Слова медленно слетали с посиневших губ на смертельно бледном лице.
«На два меньше», — ответил бы я, но он все равно уже не услышит. За спиной скрипнула телега, с окровавленным топором подошел Джемт.
— Голову возьмите, — приказал я, — а жирное брюхо оставьте воронам.
Пятнадцать! Вряд ли, когда мне стукнет пятнадцать, я все еще буду совершать набеги на деревни.
К тому времени, когда мне исполнится пятнадцать, я стану королем!
2
Есть люди, которые раздражают тебя самим фактом своего рождения. Брат Джемт был рожден, чтобы раздражать весь мир.
Маббертон горел просто замечательно. Этим летом все деревни полыхали на славу. Макин называл это выжигающее лето ублюдочным, слишком жадным, чтобы послать дождь, и был прав. Когда мы сюда въезжали, за нами поднималась пыль; когда выезжали — столб дыма.
— Кто хочет быть фермером? — Макин обожал задавать вопросы.
— А кто — дочерью фермера? — Я кивнул в сторону Райка, устало покачивавшегося в седле с тупой ухмылкой на лице и лоскутом парчи на полупластине доспехов. Где он раздобыл парчу в Маббертоне — тайна, покрытая мраком.
— Брат Райк наслаждается простыми радостями жизни, — усмехнулся Макин.
И он действительно наслаждался. Был жаден до них, как огонь, уничтожавший все вокруг.
